Память [Новеллы] | страница 22

Говорят, что Рихард Зорге великолепно ориентировался в этом сложном токийском лабиринте.

В темных переулках он встречался со своими друзьями… Бранко Вукелич, Макс Клаузен, Одзаки, Мияги… Конечно, это не все. У него их было больше.

— У него их были миллионы… — однажды сказала Ханако Исии…

Двадцатисемилетняя женщина впервые увидела Зорге и познакомилась с ним на Гиндзе, в ресторанчике «Рейнгольд».

Рихард Зорге сидел в одиночестве, отмечая свое сорокалетие.

Это было в 1935 году.

Через девять лет его казнили.

На кладбище Тамобати мы стояли у небольшого скромного надгробия. На нем высечены латинскими буквами и азбукой канакана имя, фамилия, даты рождения и смерти.

На обратной стороне надгробия короткая надпись. Нам сделали дословный перевод с японского.

«Здесь покоится герой, который отдал жизнь в борьбе против войны, за мир во всем мире».

И конечно, цветы… Много цветов.

— Их приносят каждый день… Особенно сюда… — подчеркнул управляющий кладбищем.

Он покосился в сторону огромных, тяжелых памятников.

Тамобати — мемориальное кладбище. Здесь погребены и останки крупных генералов, тех самых, которые мечтали о мировом господстве.

У памятников никого не было.

Сейчас на могиле вместо скромного надгробия Рихарду Зорге сооружен памятник, на котором появились новые слова — Герой Советского Союза…

Есть в Японии обычай… Чтобы сохранить память о великих людях, ушедших из жизни, нужно принести цветы, зажечь курения, полить камни…

Цветы сюда приносят каждый день.

За базаром начинаются узкие, грязные улочки. Прислонившись к глиняным стенам, сидят на корточках сонные люди. Кое-кто из них лениво жует листики ката, другие уже спят.

Кат — спасение от всего… От невеселых дум, голода, нищеты. Кат растет в горных районах Йемена. Листики, похожие на березовые, содержат алкалоиды. Какие сны видят эти изможденные люди? Подскажет ли одурманивающий сок что-нибудь веселое?

Спрашиваем о вкусе ката.

— Я не знаю. Не пробовал. Зачем? — пожимает плечами наш спутник Зияд Амир.

Он автомеханик, учился в Киеве. Он совсем молод. Ему еще нет двадцати. Зияд Амир, прикусив губу, разглядывает стариков и наконец говорит:

— Так дремал мой Йемен… Годами дремал.

В переулке очень душно. Но нет мух. Там, на базаре, они носятся тучами над расплавленной от жары халвой, над цветными горками винограда, манго, слив…

— Пойдемте… — Зияд Амир чувствует себя неловко. Он, наверное, не рад, что завел гостей в этот притихший переулок. — Пойдемте…