«…Я, например, по длительному опыту знаю, что между нами и деревьями в лесу может установиться некая „связь“, но в сущность этих деревьев, — где-то „там“, неопределимо — „там“, — мы как бы проваливаемся как в бесцветную тьму, — у деревьев нет Слова, мы проваливаемся в это отсутствие… — но бывает, что в свете Дня что-то довеивает до нас, — и об этом мы знаем по тому, что в нас, явно и „словесно“, что-то — вдруг — отвечает этому веянию», — писал Айги.
Айги чувствует себя союзником Рене Шара, своего давнего «собеседника на расстоянии», в бескомпромиссной борьбе за спасение «чести и достоинства поэтического слова» в этом мире, который — как сформулировал он в одном из интервью на Би-би-си — язык «как творческую силу» губит ради «плоской риторики» или самодовлеющей «лингвистической игры».
Но Рене Шар противопоставил широко распространенному «культу презрения к жизни и отчаяния» высочайшую духовную работу и делал это, полагаясь исключительно на силу, чья мощь зиждется лишь на ее бессилии, — на силу поэтического слова.
Лишь эта сила, считает Айги, способна тягаться с нынешним потоком информации и кичливой риторикой идеологов, сочинителей рекламных текстов и телеведущих, причем даже тогда, когда она, подобно кафковской Жозефине, должна обходиться своим «никаким голосом»: «…тонкий писк Жозефины среди трудных решений — это почти как нищенское существование нашего народа среди сутолоки враждебного мира».
* * *
Есть у Айги стихотворения, состоящие всего лишь из одной строки, из пяти, шести слов; есть стихотворение, чей текст — или звуковой образ — сведен к одному единственному гласному; а есть и стихотворение, которое вообще обходится без текста — пустая страница под заголовком: «Белая бабочка, перелетающая через сжатое поле».
«Флоксы — после „всего“» — так называется великое маленькое стихотворение, написанное Геннадием Айги в 1982 году в память Пауля Целана; вот как оно звучит:
Тексты Айги — подобно предсказаниям или заклинаниям — после их окончания еще долго не кончаются; они устанавливают молчание и в нем говорят дальше, голосом — и на языке — читателя. Так тоже вершится поэзия.
* * *
То, что Айги дает нам для чтения, он дает нам — и мы поняли это — не для мгновенного понимания; он просто дает это нам… его слово, его стихотворение — это абсолютный дар, а дар есть вопрос, который самодостаточен, как бы бесплатный дар, непрошеный и без причины… за который никогда не рассчитаться.
