Чертежник встал или, вернее сказать, возник на пороге, как призрак из склепа. Наставник не особо изменился со времен последней встречи, он был все также высок, худ и злобен. Разве что камзол стал еще более обтерханным, а рубаха нуждалась в многократной стирке. Волосы фехтмейстера словно присыпали грязной мукой и пылью, а глаза распухли, выкатываясь из ставших слишком маленькими глазниц. Фигуэредо и прежде не выглядел эталоном здоровья, теперь же казался просто страшным, во всех смыслах. От его мертвого взгляда Елену передернуло, девушка отступила еще на шаг и подняла молоток, направив оружие в сторону бывшего учителя.
— Ты жива, — констатировал мастер. — Не ожидал.
— Я жива, — хмыкнула неудачливая ученица. — Неожиданно?
— Да, — согласился Чертежник. — Весьма, — и невыразительно спросил. — Это что, вызов?
Голос его звучал тускло, глухо, полностью соответствуя образу пыльного чучела. Мастер как будто совершенно не удивился от нежданного возвращения «ученицы».
— Нет, — сказала Елена, поднимая молоток еще выше. Она прилагала все силы, чтобы не дрогнуть, не сбиться со слов. При виде Чертежника страх вернулся, затопил сознание приливной волной. Девушка вновь чувствовала — остро, ярко, словно это произошло не месяц с лишним назад, а только что — страх, чувство беспомощности и полной зависимости от чужой прихоти. Правая рука заныла плачущей болью. Елена выдохнула, оскалилась, отставила правую ногу назад, словно готовясь к выпаду с левой.
— Я пришла за тем, что принадлежит мне.
Казалось, тишина вокруг сгустилась невидимым киселем. Елена буквально чувствовала спиной десятки взглядов, а проходящие мимо все как-то разом ускорили шаги. Это было странно, как правило в Городе все привлекало внимание зевак, включая гадящих лисичек и драки меж супругами (не говоря о всех прочих драках). Но сейчас вокруг дома Чертежника будто вырос невидимый купол, настойчиво толкающий зевак прочь, как можно дальше от нехорошего места.
Он оперся плечом на косяк и сглотнул. Судя по гримасе, что скользнула по лицу мастера, как волна по морской глади, это было больно. Елена смотрела на фехтмейстера, и страх покидал ее, но и решимость утекала, как вода, уходящая через прохудившийся мех. Удивительное дело — лютая ненависть, что неделями кипела в душе, словно перегорела, оставив лишь едва теплые угли. Хватило лишь одного взгляда на Чертежника, который представлял собой не человека, а развалины, сущие останки человеческой природы.
