Раненный людолов хрипел и выл. Елена огорченно решила, что падаль скорее всего выживет. Слишком толстая сальная подушка на брюхе, слишком короткий клинок. Хотя перитонит, случается, творит чудеса. Второй, тот, что пожлобился на хорошую веревку и не успел затянуть петлю, хлюпал раздвоенным носом, рыдал, то ли плевался кровью, то ли блевал вином. Во всяком случае воняло как из сортира, куда слили подонки, что даже на самый дешевый уксус уже не годились.
Девушка крепче прижала правую руку к торсу, левой торопливо содрала веревку с шеи, не выпуская нож. Красный туман опять сгущался перед глазами, превращая все кругом в мрачную фантасмагорию. Елена в ярости уколола себя в бедро, снова подстегивая измученное сознание новой болью. Помогло.
Привалилась боком к стене, сырой и могильно-холодной. Настолько холодной, что морозило даже сквозь плотный рукав рубахи, насквозь промокшей от пота. Словно заживо улеглась в осеннюю могилу. Решила идти вниз, к реке, так — слабенько под горку — было чуть легче. Шаг, другой. Сверкали в полутьме искры — шакалы не пользовались светильниками, а быстрое освещение для ориентации добывали шкрябая кремнями по камням и железкам. Елена безумно, на грани истерики хихикнула, машинально, не думая, лизнула капли крови с клинка, чтобы хоть на мгновение унять страшную жажду. Кажется, это подарило ей еще минуту спокойствия — со стороны такое упивание чужой кровью смотрелось жутковато и очень впечатлило. Кто-то принес «гнилушку» — лампу, которая набивалась фаршем из рыбы и светила за счет фосфоресцирования разлагающейся плоти.
Нет у нее ни палаша Кая, ни топорика Сантели, ни сабли Шарлея. И альшписа тоже нет. Но страшными бригадир, рыцарь и бретер стали не потому, что у них в руках оказались заточенные железки, а совсем по иной причине. И она тоже будет страшной. Уже стала, недаром целая улица сволочных тварей идет за ней, подвывая в алчном предвкушении добычи, но каждый ссытся подойти на расстояние вытянутой руки.
Елена точно знала, определила для себя как неоспоримый факт в настоящем и будущем, что второй раз петлю ей должны затянуть уже на шее трупа. И жить после такого определения стало просто и легко. Только сознание помутилось окончательно, девушка уже не понимала, где она идет — вроде бы по темной убогой улице, где нога попеременно то ступает на истертые веками камни, то хлюпает в зловонных лужах. И одновременно скрипело (предательски! но почему?..) под стоптанными ботинками дерево, как старая лестница старого дома. Пахло уже не грязью немытых тел и гнилым светильником, а воском, причем неплохого качества, без избытка жира. А еще железом и кровью. Одуряюще пахло, словно кровь разливали мисками, куда больше, чем могло натечь из жертв ее ударов — роскошных, неправдоподобно удачных и все-таки не фатальных.
