Внезапно раздался треск, и негромко переговаривавшиеся ученые разом замолчали. В полнейшей тишине треск повторился, а часть стола осветилась ярким светом, который исходил по угольной дуге, расположенной между двумя металлическими конструкциями. От неожиданности Эйлер замедлил движение колеса и свет тут же начал тускнеть. Тогда он снова принялся крутить ручку и свет становился все ярче и ярче, очень ровно без всякой дрожи, какая бывает от свечи, освещая пространство вокруг. Потрескивание продолжалось, но, видимо, Эйлер раскрутил свою машину слишком сильно, потому что уголь в конце концов вспыхнул. Это произошло опять в полнейшей тишине, и все вздрогнули, когда треск оборвался и вспыхнуло пламя.
– Что это только что было? – прозвучал в тишине голос Бернулли-старшего.
– Взаимодействие электронов? Но почему на уголь? – тут же раздалось со всех сторон и стоявшие в дверях лаборатории люди ломанулись внутрь, окружив доску с формулами как пчелы мед. Ломоносов же задумчиво нахмурившись подошел к пребывающему в прострации Эйлеру.
– Леонард Паулевич, – Эйлер посмотрел на него и кивнул, разрешая говорить. – Я сейчас коллекцию минералов разбираю, которая тогда государя в негодование привела… – он запнулся, а затем решительно добавил. – Я таблицу составил, чтобы проще было камень опознать. А что, если попробовать образцы каждого минерала, вот так же как уголь попробовать? Как влияние на конкретный камень такой вот электрической дуги…
– Почему дуги? – Эйлер нахмурил лоб, разглядывая навязанного им Петром парня, который оказался на редкость смышленым. Работать с ним было одно удовольствие.
– Ну… тот свет был похож на дугу, – осторожно добавил Миша. Как звали его здесь.
– Точно, похож. Ну, пусть будет дуга, я не против, – кивнул Эйлер, показывая, что одобряет предложение Ломоносова. Что же, раз получил такое необычное явление, будь добр его исследовать, раз ты настоящий ученый. А газ будешь искать потом.
* * *
– Хороша девка, – это было первое, что сказал Толстой, после того, как я сел напротив него. – Такая прямо, ух! А вот твоя вроде бы и ничего, но худовата. Некуда взгляду прикипеть.
– Главное, чтобы мне нравилась, а прикипать взглядам к государыне императрице не стоит, а то я могу и обидеться, – я разглядывал его молодое, но уже тронутое жизнью лицо. Глубокую складку между бровей. Сколько ему лет восемнадцать-двадцать? Петьке вон девятнадцать, а выглядит он моложе Толстого, хоть вроде бы и на войне побывал. Красивый? Вряд ли. Нос крупноват, скулы сильно выпирают, а челюсть выглядит тяжеловато, но, хотя, это может быть связано с тем, что он худой. Не изможденный, а худой. Если откормить, то, возможно, черты лица перестанут казаться такими гротескными.
