– А ты знаешь, что письмецо государем Петром Алексеевичем написано? – Катерина округлила глаза, глядя на него. – Я его почерк отлично знаю. Сам он писал, лично, – последние слова потонули в очередной порции визгов. Покачав головой, Ушаков вышел из дома к ожидающей его карете, и поехал прямиком в Тайную канцелярию, чтобы собрать воедино все те факты, что ему удалось собрать и после этого уже ехать к государю на доклад.
Возле самого входа стоял молодой человек с неопрятной бородой в старом латаном сюртуке. Он спрятал руки в карманы и видно было, что замерз, но не уходил, словно ждал кого-то. На него уже хмуро поглядывали гвардейцы, время от времени проходящие мимо, а уж когда подъехала карета с главой Тайной канцелярии, то к нему и вовсе подошли три вооруженных гвардейца и один из них спросил, какого ляда он тут забыл?
– Это же Ушаков? – молодой человек кивнул на Андрея Ивановича, только что вылезшего из кареты.
– А тебе какое дело? – гвардейцы начали его теснить от того места, где он стоял.
– Передайте ему, да не толкайся, – он сбросил со своего плеча руку охранника, – передай лучше, что имею отношение к той банде, что на государя в лесу засаду организовала… – договорить он не успел, потому что его повалили в снег и сноровисто обыскали. Не найдя никакого оружия, связали и затащили в здание Тайной канцелярии. Только после того, как оттащили его в камеру, сообщили Ушакову, который уже практически выходил из кабинета для того, чтобы ехать к государю.
– Тащите его сюда, – тут же бросив папку на стол, распорядился Ушаков.
Молодого человека втащили в кабинет и бросили на стул со связанными за спиной руками.
– И кто же ты, мил человек? – Ушаков сел за стол и принялся внимательно изучать его лицо.
– Василий Толстой мое имя, но больше я ничего не скажу. Я буду говорить только с государем.
– Как это так, не скажешь? – Ушаков в это время набросал записку Митьке о том, что задержится и, выйдя из-за стола, послал одного из гвардейцев в Лефортовский дворец. Сам же вернулся на свое место и снова посмотрел на Толстого. – Как это не скажешь? У нас все говорят, поверь мне.
– Можешь меня на кусочки разрезать, но я сказал свое слово. Дальше я буду говорить только с государем.
Ушаков потратил на него почти час, даже легкое физическое воздействие применил, но Толстой упорно молчал. Покачав головой, Андрей Иванович набросал еще одно письмо Дмитрию и отправил его с гвардейцем. Настроение, бывшее таким хорошим с утра, катастрофически портилось.
