В коридоре послышалась какая-то возня, звуки ударов и просто площадная брань. Интересно, кто там развлекается? Но интерес интересом, а пока сделаем вид, что ничего не происходит, и что я банально оглох.
– Государь Петр Алексеевич, – Репнин на этот раз выглядел растерянным. Я поднял на него глаза, про себя отмечая, что возня в коридоре как будто бы прекратилась. – Там это… – он замялся, а я почувствовал, что еще немного и меня просто разорвет от любопытства.
– Что там, Юрий Никитич? Что там такого, от чего ты выглядишь так, будто тебя по башке огрели.
– Ну, тут станешь огорошенным, – Репнин заметно сконфузился. – Особливо, ежели узнаешь, что там Ванька Долгорукий к тебе рвется.
– Кто? – я захлопал глазами. Вот это фортель так фортель, прямо с переплясом.
– Иван Долгорукий. Но он… – Репнин запнулся. – Он…
Что такого интересного мой адъютант разглядел в разыскиваемом Долгоруком, который приперся сюда сам и которого охрана вот так запросто пропустила, Репнин не успел сказать, потому что дверь распахнулась настежь и в нее ввалилось в прямом смысле этого слова крупное тело, от которого несло таким сивушным перегаром, что я даже сидя на отдалении за столом закашлялся. Тело растянулось на полу, при этом до пояса оно лежало в кабинете, тогда как остальная часть осталась в коридоре. Когда лежавший приподнял голову, то я с трудом узнал в этом опухшем забулдыге красавца и любимца женщин Ивана Долгорукого. С трудом сфокусировав на мне мутный взгляд, он расплылся в пьяной улыбке и произнес.
– О-о-о, нкц-то, я пишл, – после этого голова упала на пол с глухим стуком, а тело начало из кабинета выползать. Я несколько раз моргнул, пока до меня, наконец, не дошло, что Ваньку кто-то схватил за ноги со стороны коридора и пытается вытащить из кабинета.
– Вот об этом я и пытался сказать, – Репнин с любопытством наблюдал, как постепенно Иван исчезает из поля моего зрения. – Пьян аки свин, и такой же грязнючий. Андрей Иванович его все по салонам разыскивал, а надо было в лужах, что позади кабаков разлиты, поискать.
Я с каким-то нездоровым любопытством смотрел на то, как медленно исчезает Долгорукий. Когда в кабинете осталась уже треть тела, почему-то тащили его довольно медленно, то я, словно опомнившись, крикнул.
– Отставить! Юрий Никитич, Долгорукова в комнату какую определи, охрану к нему приставить. Известить Ушакова и утром не давать опохмеляться, пока не расскажет, почему он в таком виде ко мне приполз, и что так усердно праздновал, да сколько дней. Судя по его морде – он не первые сутки развлекается. А где он такую гадость мог добыть, что у меня в зобу дыхание сперло?
