наши новые души,
гудящие как фонарные дуги.
А вот уже из самой трагедии:
Я летел как ругань.
Другая нога
еще добегает в соседней улице>6.
Эти строчки Маяковский приводил как образец динамизма в своих докладах 1920-27 гг. Он говорил:
– Эти строчки выражают максимум движения, быстроты. Одна нога здесь, другая на соседней улице. Это не то, что “Гарун бежал быстрей, чем… заяц”. (Смех и аплодисменты публики.)
А теперь о самой постановке. Мои впечатления приведу ниже, а сейчас послушаем отклики людей “со стороны”. Положительные отзывы о спектакле и его описание есть в книге Мгеброва “Жизнь в театре” (т. II. Изд. “Academia”, 1932 г.). Мгебров, правда, немного подкрасил трагедию Маяковского под “Черные маски”, но дал чуть ли не единственное описание спектакля без зубоскальства и заушения>7.
Из-за кулис медленно дефилировали, одни за другими, действующие лица: картонные живые куклы. Публика пробовала смеяться, но смех обрывался. Почему? Да потому, что это вовсе не было смешно, – это было жутко. Мало кто из сидящих в зале мог бы осознать и объяснить это…
…Хотелось смеяться: ведь для этого все пришли сюда. И зал ждал, зал жадно глядел на сцену.
Вышел Маяковский. Он взошел на трибуну без грима, в своем собственном костюме. Он был как бы над толпой, над городом. <…>
…Потом он сел на картон, изображающий полено. Потом стал говорить тысячелетний старик: все картонные куклы – это его сны, сны человеческой души, одинокой, забытой, затравленной в хаосе движений.
Маяковский был в своей собственной желтой кофте; Маяковский ходил и курил, как ходят и курят все люди. А вокруг двигались куклы, и в их причудливых движениях, в их странных словах было много и непонятного и жуткого от того, что вся жизнь непонятна и в ней много жути. И зал, вслушивавшийся в трагедию Маяковского, зал со своим смехом и дешевыми остротами, был также непонятен. И было непонятно и жутко, когда со сцены неслись слова, подобные тем, как<ие> говорил Маяковский. Он же действительно говорил так: “Вы крысы…” И в ответ люди хохотали, их хохот напоминал тогда боязливое царапанье крыс в открытые двери.
– Не уходите, Маяковский! – кричала насмешливо публика, когда он, растерянный, взволнованно, собирал в большой мешок и слезы, и газетные листочки, и свои картонные игрушки, и насмешки зала – в большой холщовый мешок…>8
Конечно, растерянность и мистический ужас – это уже от Мгеброва, главным образом. Маяковский значительно проще. В его “трагедии” изображены поэт-футурист, с одной стороны, и всяческие обыватели, “бедные крысы”, напутанные бурными городскими темпами – “восстанием вещей”, с другой.
