Четвертый лишний | страница 23



— Вы их стерли? — спросил Волынцов.

Трофим понял, что взывать к здравому смыслу следователя бесполезно.

— Этот вопрос вы зададите моему адвокату. Он будет завтра утром.

— Вы так договорились?

— Да, мы так договорились, — кивнул Трофим.

Он не врал и действительно звонил знакомому юристу, тот обещал помощь, но не сегодня, а завтра, если вдруг сохранится такая необходимость.

— Значит, вы знали, что до завтра вас не выпустят?

— Как раз напротив, я думал, что до завтра меня выпустят. Иначе бы адвокат был уже сегодня.

— Ну что ж, будем работать с адвокатами, нам не привыкать.

Трофим опустил голову, испытывая безысходность. Чутье подсказывало, что не сегодня завтра в деле появится орудие убийства, и тогда ему точно не отвертеться. Сначала его уволят с работы, затем осудят на долгий срок, на отбывание которого настраиваться нужно уже сейчас. Несколько дней его продержат здесь, а затем отправят в следственный изолятор, вот тогда и начнется настоящий ад для него.

— На сегодня все, — закрывая папку, сказал Волынцов. — Но в заключение один вопрос.

— В заключение? — мрачно усмехнулся Трофим. Именно туда его сейчас и отправляли.

— В заключение… Трофим Игоревич, откуда вы узнали про местное поверье?

— О каком поверье?

— О кладбищенском призраке.

— О Гоголе Николае Васильевиче?… — совсем невесело сострил Трофим. — Откуда я мог о нем знать?

— Друг ваш покойный Дмитрий Евсюков мог сказать.

— А Кислицыну он на этот счет что-нибудь говорил?

— Не знаю.

— Мне Дима точно ничего не говорил. И не знал я ничего, пока бабки кладбищенские не сказали. Это уже потом, после того как Муратова убили…

— Значит, не знали?

— Но видел! Своими глазами.

— Значит, все-таки знали.

— Призраки порождают не только призраков. Они порождают маньяков. Может, у вас тут кто-то решил стать призраком и убивать по-настоящему.

— Это так же смешно, как ваша очередь за смертью, — поднимаясь со своего места, сказал Волынцов.

— Но ведь очередь существует. Нам звонили…

Следователь зевнул в кулак, устало глядя на Трофима, и с кислым видом покачал головой.

— Завтра, все завтра.

Трофима забрали из одной камеры, а доставили в другую, более основательную и за сплошной железной дверью. Лежаки здесь были с жесткими, латаными-перелатаными настилами из кожзама, и отхожее место с унитазом. Жарко, душно, от сортира нещадно воняло, зато в камере ни одной живой души, ночь Трофим провел исключительно наедине со своими, увы, безрадостными мыслями.

Утром его снова вызвали на допрос к Волынцову.