Печатных экземпляров пьес в то время почти не было. Роли заучивались актерами с голоса или по рукописным тетрадкам. Афиши и анонсы печатались в местной губернской типографии, причем фамилии артистов часто опускались, а фигурировали только имена: Минай, Аннушка, Зара и т. д. Когда в спектакле участвовал вольный артист со стороны, перед фамилией его стояла буква «г» (господин), чтобы не смешать с крепостными. Артист, имевший успех, иной раз призывался в ложу влиятельного в городе лица; последний, изъявляя свою благодарность, протягивал артисту руку для поцелуя.
Внимание к артисткам выражалось в форме посылки на сцену кондитерской бомбоньерки, в которой каждая конфета была завернута вместо бумажки в кредитный билет.
В летнее время спектакли переносились на ярмарку, и труппа усиливалась приезжими гастролерами.
Много лет театр Шаховского пользовался большой популярностью у дворянства всех шести смежных с Нижегородской губерний. Со смертью Шаховского в 1824 году театр попал в другие руки.
* * *
Положение крестьянского населения к концу первой четверти XIX века явно ухудшалось с каждым годом. Страдали не только частновладельческие крестьяне, но и казенные, экономические (бывшие монастырские) и удельные (собственность членов царской фамилии). Крестьяне трех последних категорий платили подушную подать и оброк, который все время увеличивался. В 1810 году оба вида налога были повышены ровно вдвое, а в 1812 году увеличены еще наполовину. Закон 1808 года, лишавший помещиков права разъединять семьи при продаже людей в конце концов свелся только к запрету производить эти действия на Макарьевской ярмарке, но не в других местах. Большое зло приносило нарушение той статьи закона, по которой запрещалось владеть крепостными кому-либо, кроме дворян. Действительность показывала, что в Нижнем Новгороде значительное количество чиновников, купцов и даже духовных лиц были «душевладельцами». Нарушение закона с формальной стороны обставлялось разными способами. Дворянин, получив условленную цену, поручал купцу или чиновнику «продать данного человека». Продаваемый на все время «поручения» отдавался во владение «комиссионера» и оставался в его распоряжении неопределенно долгое время. Или составлялся контракт по отдаче крепостного «в услужение», опять-таки на длинный, исчислявшийся десятилетиями, срок. Нижегородская судебная хроника тех лет пестрит многочисленными сообщениями о незаконных сделках по продаже и покупке людей. Участвует в таких делах, например, сын бургомистра Яков Пушников, «взявший в бессрочное услужение девицу Елизавету Сергееву», и мещанин Иван Нищенков, «закабаливший в рабство башкирку Настасью Николаеву», и настоятель Благовещенской церкви отец Лебедев, ухитрившийся купить нескольких крепостных. Невыносимое положение побуждало и законных и «незаконных» крепостных к частым побегам. Просьбами о поимке убежавшей «собственности» заваливались соответствующие казенные места. Любопытно отметить, что в то время как беглые крепостные центральной России стремились за Волгу и на Урал, нижегородцы убегали в Крым и на Кавказ. Кочевавшие по всей стране крепостные беглецы получили официальное прозвище «бродяг», число которых увеличивалось с каждым годом и с такой быстротой, что нижегородские места заключения в 20-х годах отказывались принимать их за неимением места.
