— А ты?
— Мне было пять лет, я глазел и на тех, и на этих. Или ты думаешь, я так и родился — седым, бородатым и старым?
— Нет, конечно! — Хотя, положа руку на сердце, я именно так и считал. — И что?
— Честно говоря, я ничего не понимал в том хаосе, а позже понял, что и взрослые в нем мало разбирались. Зато мы все от мала до велика разбирались в погромах. Идут свои — значит можно запереться покрепче и просто не отзываться на стук и выкрики. Самое страшное — стекла побьют. Зареченские, те могли и морду капитально начистить, и даже красного петуха могли подпустить. А если идет пьяная матросня, значит надо прятаться по-настоящему — эти и в штыки могли взять. Однажды так и произошло. Мы с пацанвой ловили раков тогда, далеко от дома забрались… а вернулись… соседка, тетя Валя, все пыталась удержать, не дать увидеть… Дом выгорел полностью, отца убили во дворе, мать с сестрами были в доме… — теперь отец молчал намного дольше, — Не знаю, может у меня была еще родня, каких-то гостей я смутно помню. Но если и были, то их никто на нашей улице не знал, а сами они так и не пришли. Тетя Валя меня забрала к себе, а через полгода, когда так никто и не объявился — усыновила. И вот она-то как раз и была Романовой. Она же и окрестила, моего мнения, сам понимаешь, никто не спрашивал. От настоящей семьи только отчество и осталось. Странная она вообще-то тетка была, если между нами, еще не сумасшедшая, но мозги набекрень, это точно. Сын у нее на фронте погиб, муж еще раньше, наверное поэтому сироту пожалела. А рука какая тяжелая!
— Она тебя что, била?!
— Так я тоже не подарком был. — Заметно смутился отец, — Я ж своих родителей поначалу помнил, мамой ее наотрез называть отказывался! Грубил, хамил. Она меня иначе, чем наказанием, редко звала. Чуть старше стал — еще и с шайкой воров связался!
— Ты?!
— Ага! По карманам, между прочим, промышлял! Самым высоким воровским искусством это тогда считалось! Высшим форсом!
— Врешь! — В это я не мог поверить, только не отец — респектабельнейший член общества, попечитель нашей школы, основатель десятка благотворительных фондов!
— Подойди! — Он выпрямился, окончательно оторвавшись от чертежей, над которыми корпел, и пощелкал, разминаясь, суставами пальцев.
Стоило мне приблизиться, как отец сделал шаг навстречу, задев плечом, и пошатнувшись, стал оседать на пол.
— Тебе плохо?! — кинулся я за ним, подхватывая и усаживая на стул.
— Мне хорошо! — ответил он, развалившись на сиденье и поигрывая моими часами.
