— Не важно, друг мой, — Верховный наклонился к самому лицу. — Это все не имеет значения, верно?
— Д-да.
— А что имеет значение?
— Чистая кровь.
— Ради чего все затевалось?
— Ради возрождения, — на губах пленника расплылась счастливая улыбка. — Ибо было предсказано, что в час, когда великая Империя подойдет к краю, когда незыблемое рассыплется, а законы будут попраны, небо вновь вспыхнет, исторгая каменные слезы. И лишь чистая кровь спасет землю.
— Именно, — на лице Верховного не дрогнул ни один мускул. — Ты все сделал правильно.
— Спасибо, Учитель.
— И что ты готов сделать еще?
— Все, что угодно!
Пульс опять засбоил. Зелье явно теряло силу и куда быстрее, чем Ирграм рассчитывал.
— Это слова, — строго произнес Верховный. — Докажи.
— Как?
— Что ты уже сделал?
— Я отдал вам дочь! Я внушил ей, что она несет заклятье, которое привяжет полукровку к ней, а заодно и поможет сердцу Императора воспылать любовью, — пленный говорил быстро и спешно. — Я отдал свое золото, земли и сыновей, чтобы возродили они истинную кровь мешеков. Я связался с проклятыми, ибо такова была ваша воля. Я…
Он вдруг захрипел, выгнувшись дугой, и сердце едва не оборвалось.
— В сторону, — крикнул Ирграм, и Верховный — умный он все-таки человек — отступил. Маг же склонился над пленником, глаза которого стремительно заплывали кровью. В этих глазах читался искренний ужас. — Смотри на меня…
Ирграм быстро сунул в рот человека стеклянный шарик и с силой надавил на нижнюю челюсть. Стекло хрустнула, и человек взвыл. Он дернулся было.
— Ты не умрешь, — строго сказал Ирграм. — Я запрещаю. Слушай меня. Я твой хозяин.
Из глаз покатились слезы, смешанные с кровью.
— Повтори.
— Ты мой хозяин.
— Чудесно. Спрашивайте. Теперь спрашивайте спокойно, — Ирграм отошел. Руки слегка подрагивали. На вопросительный взгляд Верховного он ответил. — Это «Проклятье подчинения». Сложная магия, которая сковывает разум.
Он вздохнул.
— Прошу прощения, но его разум уже, похоже, подвергался воздействию, схожему с тем, которое применил я. А заодно уж ему внушили мысль, что проще умереть, нежели рассказать то, что ему известно. Он и решил умереть.
— Желанием?
— Если работал хороший менталист, то это несложно. Нам повезло.
— В чем?
— Или менталист был не так хорош, или он все-таки не хотел умирать.
— Или и то, и другое, — Верховный кивнул.
— Возможно, что и так. Главное, он ныне готов исполнить мою волю. И рассказать все, что ему ведомо.
— Но?
— Он проживет неделю или две, не более того. Еще несколько дней, и сознание его начнет распадаться. Он забудет себя. Семью. Потом речь, постепенно превращаясь в животное. И остановить процесс будет не в моих силах. Но пока — он исполнит все, что я скажу.
