получить от меня полномочия, чтобы принять на себя управление Дерптом и округой. В этом мне пришлось им отказать.
Здесь следует представить себе, что мы в то время имели еще около двух дивизий к северу от Дерпта. Мы не могли позволить себе потерять связь с ними, сделав их отправку домой зависимой от весьма сомнительной доброй воли эстонцев. На севере Эстонии немецкой администрации уже не было, и тем более было необходимо, чтобы там, где она еще существует, она сохранилась бы до тех пор, пока не отойдет последний из поездов. Я пошел навстречу пожеланиям эстонцев, дойдя до предела возможного, позволив им постепенно сменить местную администрацию таким образом, чтобы в течение трех-четырех недель она могла бы стать уже чисто эстонской. Однако я твердо держал под контролем железные дороги, почту и линии связи. Но эстонцам это было слишком мало, а господин Янсен дал мне понять, что мой отказ наносит вред международному социализму. Я спокойно побеседовал с ним и перечислил ему мои аргументы. Однако, когда и господин Лухт захотел таким же образом начать дискутировать со мной, я сказал ему, что его профессия (а он, как я выяснил тем временем, оказался содержателем борделя) не позволяет мне беседовать с ним о социализме. Тем самым наш разговор быстро пошел на повышенных тонах, что вскоре вынудило прекратить его.
В переговорах на следующий день эстонская республика была представлена трудовиком Кохом, ревельским адвокатом, а также еще несколькими господами, которые были в состоянии выражаться должным образом. Один из них прибыл прямо из темницы Двинска, откуда он был освобожден по моему распоряжению. Сначала он получил хороший завтрак, что заметно улучшило его настроение. Эти переговоры вообще прошли в самой приятной форме, в частности, Кох был тем человеком, который ревностно отстаивал дело своей юной республики, однако при этом выказывал и понимание моих аргументов, вынуждавших меня отклонить некоторые из его запросов. После непростых дискуссий, продолжавшихся с 8 утра до 11 вечера, мы смогли подписать протокол соглашения, «Рижский мир», как его в эйфории называл господин Кёрер, его и запротоколировавший. Мне в целом удалось отстоять точку зрения, которую я отстаивал перед господином Янсеном. На уступки я пошел лишь в том, что позволил эстонцам наладить собственное почтовое сообщение, причем оно должно было вестись их средствами и через управляемые немцами конторы. Следовало отправлять и государственные эстонские телеграммы на эстонском языке, причем они должны были пользоваться теми же преимуществами, что и германские военные телеграммы. Еще один компромисс касался университета Дерпта. Как известно, эта древняя немецкая высшая школа была открыта вновь, что потребовало определенных расходов. Сохранить чисто немецкий характер университета было, естественно, невозможно
