«Ах, да это все глупая затея! – сказал этот человек. – Тут все время проводят собрания, болтают и болтают, однако никто не знает, чего хочет, а поэтому из этого ничего не выйдет».
Большего из этого человека выжать не удалось, казалось, что здесь речь идет только о мелкой частной злобе на своих командиров, а потому о ситуации в целом говорить толком не могли. Я отпустил его и попытался побольше узнать у другой группировки. Пара разговаривавших на нижнемецком матросов, к которым я также обратился, тут же прониклись ко мне и рассказали побольше. Точных требований явно не сформулировали, не дошли даже до того, чтобы избрать солдатский совет, хотя такое намерение было изначально.
На следующее утро я встретился с комендантом порта фон Клитцингом[71]. С этим офицером флота я познакомился еще в ходе первого пребывания в Либаве. Он настоятельно просил меня озаботиться проблемой матросского движения и сообщил, что поздним вечером будто бы будет собрание доверенных лиц[72]. Он сообщил матросам о моем прибытии, и они сами захотели, чтобы я к ним пришел.
После этого я посетил крупную металлообрабатывающую фабрику, лично убедившись, как реализуется распоряжение о повышении жалованья, и в течение дня разузнал о социалистах, адреса которых мне дал Скубик. Один из них был владельцем писчебумажного магазина, у него я и встретил других социалистов. Вполне объяснимо, что события в матросской среде были на устах у всего города, так что предметом беседы они стали и в этой лавке. Было вполне понятно, что здесь обсуждались именно те перспективы, которые в связи с этим открываются для латышей. Однако общим развитием событий были пока что недовольны и желали более резких выступлений матросов против их командования. Я прервал беседу и ушел. Теперь и вправду надо было заняться чем-то более важным, чем дискуссии с латышами.
В сумерках я поехал в порт. Внешне революционное движение было никак не заметно. Перед казармами стояли посты, а когда я вошел внутрь той из них, где должен был заседать матросский совет, меня, как и в прежнее время, задержали и отвели к распоряжавшемуся здесь обер-маату[73], которому я сначала должен был сообщить, кого я хотел видеть. Когда в качестве цели визита я назвал матросский совет, то получил постового в провожатые, он и привел меня в помещение кантины[74], где в чудовищной тесноте совет и заседал. Мне не без труда удалось пробраться к столу президиума. Говорил какой-то дюжий матрос с бородкой клином. Он говорил быстро, но с хриплыми вскриками, когда пытался голосом выйти на еще более высокий уровень. Когда он заметил меня, то быстро с речью покончил и пошел мне навстречу. «Да, это я», – сказал я в ответ на вопрос. «Я знаю тебя, – проговорил он, – однако же мы с 1914-го не виделись. Моя фамилия Пикард». – «Пикард из профсоюза работников транспорта?». – «Да». И мне многое стало яснее. Весьма неожиданно я наткнулся на товарища по гамбургским профсоюзам, совершенно замечательного человека; несмотря на свое норманнское имя
