Однако уже через несколько дней прибыла и первая реальная помощь ведущим тяжелые оборонительные бои войскам, а именно фрайкор Пфеффера[200].
Совершенно не обращая внимания на всю сложность политической обстановки, выходившая в Либаве правительственная латышская газета продолжала самые безудержные нападки на Германию. И вновь я поставил вопрос об этом перед несколькими членами кабинета и заявил им, что в подобной атмосфере ненависти и недоверия работать далее в прежнем ключе мне уже невозможно. Однако и опять господин Вальтер со товарищи пожали плечами и заверили в своей в том невиновности и бессилии что-либо исправить. Тогда я решился на несколько необычный шаг. Я пригласил жителей Либавы в зал одного из курортных заведений на публичную лекцию «Германия и Латвия», выступать собирался лично. Я намерен был в ответ на клевету и травлю в латышской прессе и при двусмысленном молчании латышского правительства хоть раз публично изложить то, что здесь было предпринято после переворота для поддержки и защиты латышской государственности и к каким целям стремится германская политика. Разумеется, ситуация, при которой посланник в стране, при правительстве которой он аккредитован, публично выступает с политическим докладом, была необычной. Однако это происходило в далеко не самую заурядную эпоху, чьей важнейшей чертой была публичность ведения политики, и сами условия, в которых мы работали, были далеки от нормальных. Латышское государство существовало лишь на бумаге. Латышское правительство вообще может управлять территорией своей страны лишь потому, что делает это под нашей защитой и на наши деньги. В Либаве все происходило так же, как и в Риге: городское население снабжалось из германских запасов, и, несмотря на такую политику, из латышской прессы ничего, кроме упреков и оскорблений, не слышно, а латышское правительство, которые слишком хорошо знает, чем оно нам обязано, не проронило ни слова, чтобы разъяснить ситуацию и умерить страсти. И все же чрезвычайность моего поступка вызвала немалый интерес. Доклад проходил под защитой Либавского солдатского совета, председатель которого открыл собрание и руководил его работой. Если бы я здесь пустился в подробности содержания выступления, это означало бы повторение очень многого из уже сказанного выше. Поэтому я хотел бы свести все к основной мысли: Германия и Латвия, так же как и Германия и Литва, обречены друг на друга. Мы – вне зависимости от того, удастся ли этим странам сохранить свою независимость, или же они достанутся России обратно, – связаны многосторонними общими интересами, которые просто обязывают нас проявить волю к взаимопониманию. Однако прежде всего ясности в отношениях требует чрезвычайно тяжелая нынешняя ситуация. Выступления, что последовали вслед за докладом, были ценны тем, что слово брали как балтийские немцы с ярко выраженными консервативными воззрениями, так и латышские социалисты, и германские солдаты – все они завершали речь требованием сплотиться.
