Чего мне недостает – так это слова «человек». Чьи они – все эти жертвы? Неужто сироты нашей обанкротившейся памяти? Или все-таки они все – наши? На холме, словно обгоревшее дерево, – менора, первый еврейский монумент жертвам Бабьего Яра, открытый полвека спустя. Особенно мучительна для меня табличка, появившаяся здесь в конце восьмидесятых, дабы прославить героизм и отвагу советских людей еще и на идише. Да сколько людей в этом городе еще способны читать на идише? Двадцать? Языки разве исчезают сами собой? Или табличка эта обращена прямо к Богу?
В одной из больших киевских синагог после войны находился Государственный кукольный театр. Одной из артисток этого театра была Дина Проничева, которой 29 сентября удалось выбраться из оврага и спастись, и потом она выступала свидетельницей на многих судебных процессах. Последней картиной этой метаморфозы, сдается мне, и должен стать кукольный театр в синагоге, где служит выжившая в Бабьем Яру жертва.
Иду вдоль памятников дальше, в сторону Кирилловской церкви, всхожу на холм, кустарник здесь уже почти дикий, людей вокруг нет, шум от проспекта больше не слышен. Слева стеной вдруг открывается густо заросший крутой откос, и на нем три могилы с металлическими крестами. Три незаконные могилы Бабьего Яра. На одной надпись: «И здесь в 1941 году были расстреляны люди. Упокой Господи их души».
Никогда прежде не видела я могил с надписью, начинающейся словами «И здесь…». Наконец-то я пришла в свой Бабий Яр. Стою в лесу, высоко на дереве висит траурный венок. Кто его сюда принес, как повесил? Здесь что, на деревьях венки растут? Может, лучше дать Бабьему Яру одичать вовсе? Окончательно уступить зверям и растениям?
Вдруг тишину нарушает тонкий металлический звон, и взору моему предстает неожиданное зрелище. На усыпанной золотистой листвой поляне дюжина молодых людей в тяжелых, богато украшенных одеяниях разыгрывают сцены из толкиновского «Властелина колец». Спрашиваю Властелина колец, как мне отсюда выбраться, в сторону церкви, и он отвечает: Ангел тебе поможет. Оказывается, Ангелом зовут паренька, который идет меня провожать. Мы по колено утопаем в палой листве, видим несколько замшелых надгробий с русскими и иудейскими надписями. Когда-то здесь было кладбище, старое еврейское, солдатское русское и караимское, после войны все погосты снесли, на части освободившейся огромной территории стоят сегодня телебашня и телестудия. Кое-где, тут и там, еще виднеются отдельные надгробия, они, будто подчиняясь внутреннему росту, торчат из-под земли, как грибы. Идем по перекрытой дороге, словно совершаем нечто запретное, словно движемся наперекор времени, в сторону психиатрической больницы и церкви, той, где ангел развертывает свиток небес, и когда у своего Ангела я робко спрашиваю, где мы, он отвечает: раньше здесь был Бабий Яр.
