– Товарищ полковник, может, в деле есть хоть какая-то зацепка, чтобы понять, кому понадобилось это покушение?
– Да дело-то почти пустое, там ничего важного. Только расстрельная фотография да две пули.
Этих пуль мне за глаза хватило, – сказал мне брат.
Всякий раз, вспоминая о Лубянке, об этой тюремной и пыточной цитадели, в стенах которой сгинул Иуда Штерн, я думала об «органах». У нас эти службы всегда назывались «органами», он работает во внутренних органах, так тогда говорили, и мало-помалу «органы» забирали власть над всем нашим нутром, а для простоты и короче говорили: «Он работает в органах», словно это такой организм, который всех нас проглотил. С самого детства эти органы рисовались мне в воображении как гигантские темные внутренности, и если туда попадешь, то органы тебя заживо переварят, такая уж у них функция. Так что при одной мысли, что придется оказаться в архивах Лубянки, меня охватывал первобытный страх.
Придешь в архив, тронешь там хоть лист бумаги – и вот ты уже работаешь в органах, ты внутри, ты придерживаешься их правил, ты один из них, но это только для вида, это они тебе так подыгрывают, а на самом деле ты в их власти. Ты дышишь одним с ними воздухом, воздух – он ведь для всех, но ты уже заразилась. Всякий раз при одной только мысли, что мне надо в архив, у меня опускались руки, оторопь бессилия сковывала меня с головы до пят, словно эта накатившая слабость должна уберечь меня от вопроса, кто тут тревожит прах убиенных. Этот паралич воли, наверно, спасал меня от опасности, ибо кто ничего не делает, тот не отдается их власти, кто не поступает никак – тот не преступник.
И хотя никакой опасностью посещение Лубянки мне не грозило, пойти в архив я так и не отважилась.
«Это для начала», – сказал мне архивист, выкладывая передо мной на стол три толстенных тома. Здесь, в стенах бывшего рейхсбанка, опасности более предсказуемы – или я просто меньше о них знаю? – здесь хранился золотой запас нацистов, и, поскольку союзники не хотели, чтобы золото попало в руки гражданского населения, это здание, одно из немногих в центре Берлина, не разбомбили. Позднее сюда въехал Центральный комитет Социалистической единой партии Германии, а в наши дни здесь хранится архив Министерства иностранных дел.
Нежданно-негаданно такое богатое наследство: целых три тома, и все о покушении, и все по-немецки. Отчеты немецкого посольства в Москве, корреспонденция и телеграммы, служебные записки министерства, газетные статьи, переводы, судебные протоколы, радиопередачи. Сотни документов – и все о покушении Иуды Штерна. Я-то думала, я первая в нашей семье, чье имя встречается в немецком написании, а тут с каждой страницы на меня глядело: Judas Stern.
