Кажется Эстер | страница 127
что родственники встречаются на таких вот путях-дорогах, а родственники здесь все
о марше смерти на Google Map
Иван Мячин, его я пока даже не упоминала, еще один 17-летний. Это единственный, о ком вспоминал мой дедушка: Иван работал на лагерной кухне и, узнав, что у Василия две дочери, старался приносить ему объедки, он считал, что Василию нужнее выжить, чем другим, бездетным, и Вася выжил, как он думал, благодаря Ивану, но, может, просто хотел кому-то быть благодарным за свое выживание, иначе останется лишь вина, вот только, в каком именно лагере они повстречались, мы не знаем, в маутхаузенских списках никакого Ивана Мячина нет
в Советском Союзе после войны женщин было на десять миллионов больше, чем мужчин, или на двадцать
мой дедушка Василий все-таки вернулся домой, но совсем ненадолго. Все его ждали, моя бабушка Роза, несмотря на войну, эвакуацию, смерть близких, сумела сберечь его любимое кожаное пальто. А когда Василий оказался дома, они стали ссориться, может, и не беспрестанно, но часто. Сперва исчезло пальто, а потом ушел навсегда и Василий.
Конец империи
Я убеждена, что мое путешествие по Австрии было инсценировано, только не знаю, кем именно, я шла по следам пребывания в плену, попутно повстречала саудийцев, великана Ганса, а потом еще и президентов двух государств, они, каждый на своем вертолете, приземлились на лугу перед Маутхаузеном, прямо как в «Апокалипсисе сегодня», под аккомпанемент вагнеровского «Полета валькирий», а в городах незнакомые мужчины галантно придерживали для меня двери. Когда же я наконец приехала в Вену, где находятся архивы и где родился Озиель, отец моей бабушки Розы, там как раз только что скончался Отто фон Габсбург, и газеты писали о конце старой Европы, о семисотлетии Габсбургов, династии, которая влияла на ход истории в течение многих столетий, они писали о Первой мировой войне и о том, что и как могло бы сложиться в этом нашем теперь уж точно завершенном столетии, если бы Отто фон Габсбург стал императором или, на худой конец, просто влиятельной персоной европейской политики, а теперь, заключали газеты, это и в самом деле конец. О том, что эта династия ввергла Европу в Первую мировую войну, – ни слова. Город прихорашивался для пышных похорон, люди на улицах ходили степеннее, чем это позволительно в наше время, и я тоже степенно и торжественно вышагивала по улицам и переулкам Вены, как балетные примы в последнем акте, когда он и она, рука об руку, шествуют вдоль рядов своих подданных из кордебалета и торжествующе знаменуют конец представления. Я шла одна, смотрела, как из окон на пути похоронной процессии вывешиваются черные траурные полотнища, и думала о совсем другом шествии, в мыслях я все еще была со своей все никак не кончавшейся колонной.