Мы росли с 20 миллионами погибших на войне, потом выяснилось, что погибших гораздо больше. Мы избалованы и испорчены числами, изнасилованы привычностью мыслей о насилии, ведь, поняв, осознав такие числа, принимаешь и насилие. Меня охватывает мрак, я не знаю, почему все это звучит столь обычно, буднично, почти скучно.
Я хотела найти решение для себя и для тех, кто живет и работает здесь и сегодня, хотела все вспомнить и записать, но оказалось, этой деятельности не видно конца. Сизиф хотел обмануть смерть, и Танатас покарал его за это нескончаемой работой, он вернул его из царства теней обратно в жизнь и приговорил к вечному труду, вечному изнурению и вечному воспоминанию. В поте лица Сизиф катит в гору свой валун, а чем это кончится, мы знаем.
Особое внимание в лагере – и в помещениях, и на территории – уделялось чистоте, возле бараков были выставлены ящики с цветами, посыпанные песком дорожки утрамбовывались асфальтировочным катком, ибо мир прекрасен, лишь узники, недостойные жизни, болеют и заросли грязью, их удел только каторжный труд, который должен их изничтожить, снова и снова тащат они в гору свои камни, следуя друг за другом плотной вереницей, шаг в шаг, всё как в кино, массовая сцена, стоит споткнуться одному – и падают соседи, они валятся дюжинами, как костяшки домино, кто изувеченный, а кто и замертво, а того, кто даже такую работу способен осилить, всегда можно просто пристрелить. Были среди них и поэты, вероятно, тоже хотели обмануть смерть и за это понесли кару.
Я глянула на вершину холма и, ощутив непосильную тяжесть и всю опасность подъема, начала катить в гору свой валун, но истории мои не способны были охватить и уразуметь это место, я ничего не могла рассказать, даже про то, что достижение цели человеку здесь не дано. Сколько ни суммируй – не было ни суммы, ни смысла. Так почему мы просто не оставляем валун на месте?
Когда мы уходили, мемориал был уже закрыт, и только одинокий пожилой мужчина в белой футболке бежал нам навстречу, сперва по аллее памятников, мимо всех тридцати, потом по Лестнице Смерти вниз и по ней же вверх, мимо каменной горки в память о погибших здесь детях и снова вдоль памятников, обратно в сторону города, прочь от красивого холма. У него каждый день такая пробежка, пояснил Вольфганг.
Марш смерти чужих родственников
Он остался без даты – тот день, когда колонна венгерских евреев подошла к лагерю Гунзкирхен, за двадцать дней до конца войны, за шестнадцать, а то и меньше до его освобождения. Когда я узнала, что мой дедушка был там, куда они шли, я уже не могла глаз от них отвести, Маутхаузен – Гунзкирхен, 55,2 километра, марш смерти.
