Почтительно, хоть и с легким недоверием, мы притихли из уважения к сказке, которую Ганс столь гладко рассказывал, и к самому Гансу, что стоял перед нами, словно некий природный феномен, и к этому его подлинному кресту, и к его маскараду, – притихли с почтительным недоверием, как всегда, когда тебя что-то захватывает.
В хлеву маленький косуленок играл с куренком, во дворе носился пес, гоняясь за кроликом, потом пожаловали гуси. Мы сидели за длинным столом, Ганс готовил для нас сладкий австрийский омлет кайзершмаррн, на который ушли все его силы и все имевшиеся в хозяйстве яйца, – ведь это должен быть лучший кайзершмаррн на свете. Потом Ганс сочинял посвященные мне вирши, угадывал, чем я занимаюсь, делал мне комплименты: она все подмечает! Редко мне встречаются мужчины темпераментнее меня. Мы говорили о войне и все время смеялись, вероятно, только из-за потешной домашней живности вокруг и под воздействием упоительного горного воздуха. Так и сидели в окружении хребтов и вершин, красноватая лента реки Альм терялась в дымке, Михаэль нарвал для меня, внучки военнопленного, букетик альпийского рододендрона, хоть это и запрещено, а я думала о том, что все мы, включая саудийцев там, внизу, и ортодоксальных евреев, которые в этом году не приехали, – все мы часть великого протяжного эпоса, лишь крохотный, ненароком высвеченный его отрезок.
Пора пригонять коров, сказал Ганс, залезая в джип. Мы поехали наверх, в сторону снега. Мой украинский опыт не давал ответа, каким образом можно пригонять коров на джипе, между джипом и коровами у нас пролегают миры, по преимуществу непроходимо заболоченные.
Когда мы вернулись, я уже подумывала о дойке и о том, что стоит мне подоить коров Ганса, и я останусь здесь навсегда, ведь молоко растворяет все воспоминания, как тут же и услышала его громовой голос: а у меня для тебя уютная светелка имеется, я тебя тревожить не стану, и, хотя все молчали, я почувствовала, что все с ним заодно и молча пытаются меня уговорить, ведь мой дедушка, сельхозработник, два года пробыл здесь в плену и теперь дарит мне всю красоту здешнего мира вкупе со всеми его свободами, здесь в игре уже законы природы, иной раз столь очевидные, что их действие замечают все, даже те, кто никакого отношения к природе не имеет, и будь мне дозволено продолжение, я бы тут осталась, как тот пленный тогда, да, я бы записалась добровольцем и научилась бы доить, думала я, полностью выпадая из реальности.
