В саду у дедушки были яблони сорта «Слава победителю» – истинное сочное упоение победы над фашизмом. Но дедушка победителем не был. Зато в самом центре сада – этаким благородным карликом среди великанов – росла райская яблоня.
А ведь и у меня когда-то был свой рай, свой эдемский сад, причем в самом центре огромного города. В конце улицы, на которой я родилась и где до войны жила моя бабушка, стоял дворец, бывший Институт благородных девиц, переименованный впоследствии в дворец «Октябрьский», в левом крыле которого я много лет танцевала, а в правом крыле много лет пела. Перед дворцом росли чайные розы всевозможных тонов и оттенков, и были их сотни. Мы знали – то, что принадлежит всем, на самом деле ничье, поэтому я взяла их под защиту. И сам холм, на котором воздвигнут дворец, я тоже отобрала у безликого Никто, присвоив себе на благо. Целые годы своего детства я провела, сидя на этом дивном киевском холме, что возвышается над важнейшей улицей города, прямо над Майданом. Вторник, четверг, суббота – балет. Среда, пятница, воскресенье – хор. На холме, среди старинных каштанов и благоуханных кустов, на небольшой лужайке росла райская яблоня. Маленькие терпкие свежие яблочки, – мы съедали их целиком за один кус, вместе с сердцевиной и горькими косточками. По весне весь склон заполоняли дикие фиалки. В самом центре городской жизни торжествовала природа, она торжествовала, а я проводила лучшие часы праздной скуки на этом холме, и лишь позже, много позже я услышала песню, которая так и начиналась: «Сидя на красивом холме».
В ту пору, когда я услышала эту песню впервые, я узнала, что мой дворец в тридцатые годы был главной пыточной тюрьмой НКВД и тысячи людей были здесь расстреляны. Мой прекрасный холм поплыл от меня, наливаясь зловещим пурпуром, удобренный тленом горьких райских яблочек, которые, так мне теперь казалось, напоены кровью – кровью, и больше ничем. Расстреливали на другой стороне холма, объяснил мне недавно один историк, словно благодаря этому мои яблочки остались чисты и незапятнанны, а я сама убереглась от грехопадения. Теперь, стоит подумать о райских яблочках, и я ощущаю это страшное послевкусие, словно и яблоки в саду моего деда тоже впитали в себя примесь чьей-то крови. Ведь он уже трудился «в сельскохозяйственной отрасли» в тридцатые годы, когда коллективизация повлекла за собой голодомор, который попутно, как бы между прочим, обрек на истребление все крестьянство, – мой дедушка, столь дельный и усердный, что выбился в заместители руководителя отдела животноводства всей Киевской области, как раз в ту пору, когда славящийся своими черноземами край начал вымирать, мой дедушка, столь любивший животных и землю, – неужели и на нем есть вина?
