Знаменитые и великие скрипачи-виртуозы XX века | страница 67

.). Дослушав до конца, мы услышали голос диктора: “Пьесу для скрипки и фортепиано Сен-Санса ‘Хаванез’ исполнял профессор Мирон Полякин”. Мирон Борисович был очень смущён. Подумав, он сказал серьёзно: “Да, это очень хорошая запись! Я даже не думал, что она получилась так хорошо!” Он сам был смущён похвалой себе, что бывало с ним очень редко».

Профессор Мирон Борисович Полякин (поздние 1930-е годы)

Немного из другого рассказа Веры Эммануиловны: «Как-то Мирон Борисович занимался в классе в Консерватории. Там всегда бывали другие профессора и чужие студенты. Многие посещали занятия Мирона Борисовича. В какой-то момент он работал со своим учеником Михаилом Фихтенгольцем над его постановкой правой руки.

Увидя, что один из молодых тогда профессоров разговаривал негромко со своим соседом, Мирон Борисович обратился к нему: “Посмотрите сейчас над чем мы работаем – вам это тоже полезно!” Он был искренен и совсем забыл, что это молодой профессор Консерватории! Позднее один из друзей М.Б. сказал ему, что ведь он обратился к профессору, как будто тот ещё студент. Мирон Борисович был очень смущён и сказал: “Да, да, конечно я совсем об этом забыл! Но ведь я действительно хотел ему помочь!”».

«Мирон Борисович часто бывал очень мнителен в отношении своего инструмента – он играл последние годы на коллекционном инструменте “Страдивари”, в прошлом принадлежавшем князю Юсупову. Скрипку так и называли – “юсуповский Страдивари”». (Позднее, после смерти Полякина на ней играли Давид Ойстрах, Галина Баринова, а после войны – Игорь Безродный.)

«Обычно утром, – рассказывала Вера Эммануиловна, – после завтрака Мирон Борисович занимался три-четыре часа; после утренних занятий он закрывал скрипку в футляр и запирал её в шкаф, после чего отправлялся погулять по улице Горького на час. После обеда он отдыхал, и потом снова начинал работать и занимался ещё два-три часа вечером. Иногда он спрашивал меня, не открывал ли кто-нибудь шкаф? Я ему говорила, что, конечно никто, тем более что ключ от шкафа был у него. Он иногда говорил: “Странно! Скрипка звучит не так, как утром, как будто на ней играл кто-то чужой за это время?!”

Конечно же, этот старинный инструмент менял своё звучание в течение дня из-за изменений температуры, атмосферных условий, влажности, что Мирон Борисович сразу чувствовал… Он обладал повышенной нервной чувствительностью».

В недалёком соседстве от дачи артиста в Кратово, жила семья ничем в общем непримечательная, кроме того, что дочь хозяина дачи ещё до войны начинала свои занятия на скрипке. Она видела иногда, как Полякин прогуливался по главной сосновой аллее соседнего дачного посёлка «Отдых». Как-то она случайно встретила на этой сосновой «Сибирской улице» Полякина, шедшего в компании московского музыканта – альтиста А. М. Свирского. Она тогда услышала голос Полякина и запомнила его фразу, сказанную им А.М.Свирскому: