– О, кстати! Так правда, что Люси умерла? И газета не врет?
– Нет. Все верно.
– И это я убил ее?
– Ты спустил курок заряженного ружья.
– Она была в незавидном положении?
– О, в весьма и весьма незавидном! – ухмыльнулся Сатана. – Я кое-что расскажу тебе, и тогда суди сам…
– О, только не сейчас, – простонал Луицци, – только не этим вечером. Как-нибудь потом…
– Нет, барон, ты меня выслушаешь, ведь я предупреждал; раз уж ты требовал откровенности, то, будь милостив, терпи до конца.
– Знаю, но неужели нельзя увильнуть от этой обязанности?
– Ну, если ты дашь мне несколько монеток из того кошелька…
– По месяцу моей жизни?
– О нет! Из-за такой мелочи я не стану лишать тебя удовольствия послушать рассказ о причиненном тобою же зле.
– Ты же видишь, нечисть, у меня нет сил слушать.
– Я дам тебе их, сколько захочешь.
– Я накроюсь подушкой, я заткну уши!
– Это для меня не преграда.
– Умолкни, Сатана, умоляю; я готов слушать твои душещипательные истории, но только не сейчас.
– А что толку говорить, когда раны зарубцуются и сердце оправится от удара? Рассказ имеет смысл, пока один страдает, а другой лечит. Я что, раб тебе и должен повиноваться беспрекословно? Разве ты не знаешь, что тот, кто нанимает убийцу, сам оказывается в его власти? Ты купил услуги Дьявола, а потому принадлежишь ему!
Произнеся эти слова, Сатана, чей облик несколько затерялся в полумраке комнаты, вдруг приобрел черты властителя ада и улыбнулся той прекрасной и пугающей улыбкой, что вызывает сожаление у самого Господа Бога, напоминая о прошлом величии милого и нежно любимого ангела, которого он был вынужден наказать и который оставил в его божественной душе незаживающую рану от невозможности когда-нибудь даровать ему прощение.
Жалкий и дрожащий Луицци не вынес этой улыбки; она ввинчивалась ему в сердце, словно зазубренный шуруп, разрывающий плоть при вращении.
– Смилуйся, – всхлипнул он, – я выслушаю тебя, когда захочешь.
– Хорошо, но учти – момент я выберу сам. А что ты мне за это дашь?
– Месяц моей жизни.
Дьявол расхохотался:
– Ты, верно, уверен, что в твоей мошне полно монет, раз так гордо кидаешься ими.
– Боже! Боже мой! – возопил Луицци, шаря под подушкой в поисках своей жизненной кассы.
Найденный кошелек показался ему почти пустым.
– Что, я так близок к смерти?
– Э-э, насчет будущего мы не договаривались, а потому мне нечего тебе ответить! Вот о прошлом… о прошлом я расскажу с удовольствием.
И совершенно непринужденным тоном он начал:
