– Как примерим? – Дед с недоумением воззрился на бабку.
– Ну так. Ты принеси один, а я лягу в него. Посмотрим, хорошо ли.
Дед недоверчиво посмотрел на супругу, но возражать не стал: когда со стола было убрано, занес из сеней и положил на пол один гроб.
От гроба несло холодом.
«Как из могилы», – подумал дед, но ничего не сказал.
От тепла иней на древесине быстро растаял, и скоро изба наполнилась древесным духом.
Малаша постояла у края гроба. Подумала, что ложиться прямо на доски будет жестко, и принесла постелить на дно одеяло и подушечку.
Дед молча наблюдал за приготовлениями.
Малаша шагнула в гроб, села и аккуратно легла.
– Ну как? – Дед заглянул в гроб.
– Хорошо, – неожиданно для себя ответила Малаша.
Ей и на самом деле стало удивительно спокойно и хорошо в этом ящике с высокими бортами, которые ограничили видимый мир до окрашенного в нежно-голубой цвет потолка и белого электропровода, вьющегося вдоль балки до лампочки.
– Васюша, – позвала из гроба Малаша, – давай, когда помрем, то тебе пусть пасхальную свечу в руки дадут, а мне – крещенскую.
– Давай, – согласился дед, который сидел задумавшись.
– Васюша, – снова позвала Малаша, – а ведь у нас только одна подорожная молитва, второй нет, – сказала она и вздохнула.
Дед промолчал, и Маланья продолжила:
– Ты вот что, когда к Замятиным пойдешь, возьми у них еще одну. Когда Петю хоронили, священник несколько подорожных у них оставил.
Дед согласился и засобирался.
Часы с гирьками и большим маятником за стеклянной дверцей пробили три, вечер снаружи уже закрывал окна темными ставнями. Дед Василий уходил, а Маланья оставалась лежать в гробу.
– Давай помогу вылезти-то. – Дед протянул Маланье руку.
– Да ниче, полежу еще немного, уж больно спине хорошо, – отнекалась та.
– Как встанешь-то потом? – еще раз предложил помощь дед, но Малаша не согласилась, мол, выберется как-нибудь, а нет – так бабы сейчас придут и помогут. И дед ушел.
Дверь за дедом закрылась, Маланья утонула в тишине.
Она сложила руки на животе, и они крепко сцепились искривленными артритными пальцами в замок.
Маланья лежала и вспоминала прожитую жизнь. Как она встретила своего Васюшу после войны, как родили и подняли детей, как хорошо ей было с мужем и в трудах, и в вечерах, когда можно было просто сидеть рядом с ним и ничего не говорить, а все равно было хорошо и тепло.
Тепло, льющееся от печи, тишина, размеренная тиканьем часов, неспешные думы и жесткое ровное днище гроба, которое дало отдых ее уставшей за жизнь спине, сделали свое дело, и Маланья уснула.
