Жизнь и слово | страница 58
Много, много сказано — и все же до боли мало: как хотелось бы подробностей, драгоценных искр…
А что мы еще от самого Даля знаем? Запись с его слов в тетради историка Бартенева, сделанную три десятилетия спустя: «Пушкин живо интересовался изучением народного языка, и это их сблизило. За словарь свой Даль принялся по настоянию Пушкина». Коротко! Но опять до чего важно, необыкновенно важно!
В Далевом же Словаре находим толкование: «НАСТАИВАТЬ, настоять… на чем, усиленно просить, домогаться чего, требовать неотступно, приказывать и наблюдать за исполнением».
Даль принялся за Словарь по настоянию Пушкина: наверно в беседах с Пушкиным родилась мысль о словаре как наиболее удобном и действенном способе сбережения слов и речений, наверно, Пушкин усиленно просил, домогался, требовал, чтобы Даль работал над Словарем, наблюдал по возможности за исполнением. Толковый словарь живого великорусского языка (первоначальная мысль о нем, выпестована создателем около Пушкина и совместно с ним) становится в ряд с такими творениями, как гоголевские «Ревизор» и «Мертвые души».
«Изучение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка» — это Пушкин прежде Даля высказал. Осенью, когда знакомится он с Далем, занимается Пушкин «Словом о полку Игореве», горячо отстаивает подлинность древнего эпоса. «Мы желали бы с благоговением и старательно… воскресить песнопения баянов, сказки и песни веселых скороморохов… Нам приятно было бы наблюдать историю нашего народа в сих первоначальных играх творческого духа» — вот как далеко залетает гениальная мысль Пушкина!
«Сказка сказкой» — это же почти пренебрежительно: дескать, что нам эти сказки! И в самом деле, что Пушкину «переложенные», «приноровленные», сочиненные «на манер» Далевы сказки: у него за плечами и «Балда», и «Салтан», и незаконченная «Сказка о медведихе» («Как весеннею теплою порою»). Пушкин, когда приходит к нему Даль, уже не только великий поэт, прозаик, драматург — еще и сказочник. Народная сказка под его пером становится литературой, поражающей проникновенной народностью. Пушкин еще прежде Даля записывал сказки, не приноровляя, не разукрашивая, восхищаясь ими в первозданности их: «Каждая есть поэма!»
«Язык наш сам по себе…» Не язык «Первого пятка», не Далев язык, не «ваш» — язык наш сам по себе…
Пушкин чутко уловил, понял главное, то, что было корнем, основой и вместе далекой целью Далева собирательства: «выучиться говорить по-русски и не в сказке…» («Да нет, трудно, нельзя еще!»)
