Даль придумал своим сказкам честный заголовок: «…на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные»… «Переложенные», «приноровленные», «разукрашенные» — определения означают, что, хоть русские сказки, но не народные, а, как тогда говорили, на манер народных. «На манер» — всегда хуже, чем подлинное.
Через несколько лет об этом скажет Белинский. Он высоко оценит творчество Даля-писателя, по осудит его «замашку переделывать на свой лад народные сказки». Тут не вина Даля, даже не беда его: не все отличаются прозорливостью Белинского — годы понадобятся, пока русский читатель не «переложенных» потребует и не «разукрашенных», а тех подлинных сказок, которые по всем уголкам Руси сказывает народ. Даль и сам способствует сбережению таких, подлинно народных сказок: он собирает их вместе со словами и пословицами.
Через несколько лет, вспоминая шум, поднятый вокруг первой своей книги, «Пятка первого», Даль по-новому объяснит ее смысл: не сказки были ему важны, а русское слово; он хотел показать «небольшой образчик запасов», познакомить земляков сколько-нибудь с народным языком, с говором, которому открывается такой широкий простор в сказке.
Даль хитрит немного: цель его книги не только «образчик запасов» — он будет сочинять сказки и после «Первого пятка», но и такая цель, конечно, была: народных слов в Далевых сказках и правда хоть отбавляй, пословицы лепятся одна к другой, необычность его слога читатели сразу почувствовали. Друг Пушкина, поэт и профессор университета Плетнев, приводит в лекциях пословицы из книги, а управляющий Третьим отделением, докладывая о книге Бенкендорфу, особо отмечает, что она «напечатана самым простым слогом» — могут читать «низшие классы», солдаты, прислуга: возмутительно!
«Небольшой образчик запасов» Даль и вправду хотел читателям показать, но приспевает пора решать главную задачу: где и как навсегда сберечь эти запасы, чтобы дать им широкое употребление, каким образом возвратить их тем, у кого они взяты и кому по праву принадлежат, — не сотням и даже не тысячам образованных читателей — всему народу русскому.
Даль еще не пришел к мысли, что таким волшебным сундуком, где бесценные богатства, им собранные, будут вечно храниться — и притом всякий сможет их достать оттуда, когда и сколько ему заблагорассудится, — станет Словарь. Мысль о Словаре уже рядом, рукой подать, но пока — впереди.
