В эту неделю я проживал самые мучительные дни и теперь еще не совершенно оправился. Только было я принялся за дело и набросал сцену для комедии («Не сошлись характерами». — Р. Ш.), как получил от Григорьева (поэта Аполлона Григорьева. — Р. III.) письмо с приложением; номера «Полицейских ведомостей», исполненных гнусных клевет и ругательств против меня. Мне так сделалось грустно! Личность литератора, исполненного горячен любви к России, честно служащего литературе, ничем у нас не обеспечена. И притом же я удален от всех своих близких, мне не с кем посоветоваться, не с кем поделиться своим горем. Это навело на меня такую грусть, которой не дай Бог испытать никому. Написал и разослал ответы; а между тем, время уходит, душа растерзана».
В те дни Александр Николаевич пытался продолжать работу над очерками. Отправлялся в тарантасе за город, изучал постройку барок на тверской верфи, пополнял задуманный «Волжский словарь». Работа не отвлекала от печальных мыслей, не разгоняла тоски и чувства обиды.
Наконец он решил проститься с Тверью и отправился вдоль Волги вниз. Побывал в городке Корчеве, миновал земли большого поместья Новоселки. Узнал, что недавно принадлежали эти земли помещику Ивану Алексеевичу Яковлеву, отцу Герцена. Ивана Алексеевича уже нет в живых, сын его, Александр Герцен, почти 10 лет в эмиграции. Даже переписка с ним может навлечь беду! Островский мимоходом встречал Герцена в 1846 году в редакции «Московского городского листка», зачитывался «Письмами об изучении природы», высоко ценил роман «Кто виноват?»… Вспоминая свое мимолетное знакомство с Герценом в Москве 40-х годов, Александр Николаевич подумал, что непременно рискнул бы навестить опального изгнанника Искандера в Лондоне, если бы случилось побывать в британской столице.
Тяжелое настроение чуточку развеялось, когда на паромной переправе близ Корчевы перевозчик поругался с жителем села Кимры. Словесная перепалка корчевца и кимряка была столь острой, что несколько сильных словечек попало в языковые записи драматурга… Однако ни в Корчеве, ни в Кимрах материала, нужного для служебных очерков, не оказалось, писатель не стал здесь задерживаться.
Утром 3 июля его экипаж остановился на главной площади города Калязина.
Островский пометил в дневнике:
«Поужинали в трактире, в котором очень чисто и все чрезвычайно дешево. Сегодня пишу».
На этих словах дневник путешествия обрывается. Здесь ждала писателя новая злая беда!
