На платформе он узнал, что поезд на Львов задержали, потому что на бреславской линии меняют колею. Он купил у разносчика кусок черствого пирога и чашку цикория, который рекламировался как кофе.
Пришел поезд.
Купе было на шестерых, и, когда он вошел, все места были заняты. У дальней стены бок о бок сидела пара старух в одинаковых, застегнутых до подбородка платьях из грубого коричневого муслина. Еще там были два старика в жестких зеленых жилетках – он решил, что это мужья старух, – один читал чешскую газету, другой польскую, с аккуратной складкой вдоль колонки на каждой. На оставшихся двух сиденьях располагалась женщина в голубой блузке и спящий ребенок в сорочке.
Люциуш сделал шаг назад, в коридор, чтобы сверить номер билета с номером купе, но женщина уже усадила ребенка к себе на колени.
– Простите, – сказала она по-польски. Она подвинулась к окну, оставляя ему место в середине.
Люциуш кивнул в ответ, положил ранец на верхнюю багажную полку и уселся на свое место. Снаружи раздался свисток, поезд тронулся.
Снова склады труб, кирпичные фабрики, дымоходы, мелкие мастерские. Еще не было девяти, но уже чувствовалось, что день будет жарким. Он снял шинель и сложил ее на коленях. Город остался позади. Снова поля. Вдалеке можно было различить невысокие холмы, где-то сквозь дымку маячили горы.
– Я видела ваш билет. Вы в Лемберг… то есть во Львов.
Он повернулся. У нее были волосы цвета меда, падающие на спину. Темно-карие глаза, бледная кожа, чуть тронутая солнцем. Ребенок уснул у нее на руках.
– Вы там бывали раньше? – спросила она.
Он колебался, не понимая, что ей нужно. Некоторая развязность почудилась ему в том, что женщина, путешествующая в одиночестве, сама начала разговор. Но он был рад, что можно с кем-то поговорить.
– Только во время войны.
– Вы воевали?
– Не совсем. Я врач.
– О. Не в Четвертой армии случайно?
Он помедлил, удивленный таким конкретным вопросом.
– Нет, – ответил он настороженно. – В Третьей. И потом в Седьмой.
Она просияла.
– Но после Брусиловского прорыва многие части Четвертой армии вошли в Седьмую! Может быть, вы встречали кого-то из Четвертой?
Если бы в голосе ее не прозвучала мольба, он бы улыбнулся неожиданному сходству с его отцом, рассуждающим об организации армии.
– Вы, кажется, знаете больше меня, – сказал Люциуш. – Я покинул армию после Брусиловского прорыва. Я служил в медицинских войсках, потом на поездах, потом в госпитале в Вене.
– Понятно. – Но, казалось, она его не услышала. Осторожно, чтобы не разбудить ребенка, она склонилась к парусиновому мешку, стоявшему у ее ног, и достала пакет, перевязанный пожелтевшей веревкой. Одной рукой развязала веревку и развернула бумагу, которую, очевидно, складывали и раскладывали много раз. Внутри оказалась фотография, наклеенная на плотный картон.
