Ко второй неделе их трапезы стали проходить в молчании.
– О чем бы ты хотел поговорить? – раздраженно спросила Наташа, и он пробормотал: «О м-медицине», прежде чем успел поймать себя за язык. Губы ее скривились, он подумал, что она расхохочется. В прошлом, хотелось ему сказать в свою защиту, была та, что меня слушала. Но он боялся вымолвить имя Маргареты в присутствии другой женщины, как будто сама память о ней хрупка и беззащитна.
Когда они вернулись домой, Наташу ждало письмо. Как здорово, сказала она, княжна Дзедушицкая зовет ее в Зальцкаммергут. Раздосадованный Люциуш наконец-то нашел возможность использовать энциклопедические знания матери о шляхте и сообщил ей, что в роду «княжны» Дзедушицкой не было ни единой княжны после смерти Яна Собеского (1696). А затем, с чувством облегчения и подступающего неминуемого одиночества, он согласился: поезжай, конечно.
Всю следующую неделю Люциуш безмятежно спал в госпитале. Вернувшись в квартиру в день, когда Наташа должна была вернуться, он обнаружил телеграмму, сообщавшую, что озера прелестны, хорошо бы он приехал. Он, разумеется, приехать не мог и понимал, что она это понимает. Думать о ее бронзовом теле в озерной воде ему было мучительно. Она вернулась в следующий понедельник с небольшим альбомом фотографий, на которых позировали ее загорелые приятели – женщины в полосатых купальных костюмах, мужчины с приглаженными волосами и сигаретами. Снимки изображали такую витрину идеальной человеческой красоты, что казались рекламными. На ее шее блестели капли воды, тонкий купальный костюм мягко очерчивал грудь. Глядя на фотографию, он видел перед собой высшее существо, наделенное властью казнить и миловать. В тот день он пытался справиться с судорогами восемнадцатилетнего солдата, который на фронте чуть не задохнулся в прилетевшем обратно облаке фосгена. В конце недели она спросила, нельзя ли ей опять уехать.
Он стал снова ночевать в госпитале. Ему казалось, что Наташа положит конец его одиночеству, но то, что происходило теперь, оказалось еще хуже прежнего. Он не хотел думать о ней, а потом всю ночь представлял, где она спит. Пять дней спустя она позвонила в Ламбергский дворец и сказала, что уже вернулась; с некоторой надеждой он поспешил домой. Там он обнаружил ее в компании сестры, длиннорукой и почти неотличимой от нее, и мужа сестры по имени Франц, сына немца-фабриканта. Четыре вечера подряд Люциуш таскался с ними по ресторанам, только чтобы заявить свои права на Наташу по возвращении домой. Было бы неплохо, если б они сплетничали и злословили, давая ему возможность по крайней мере почувствовать свое моральное превосходство. Но Франц был ветераном Марны, год провел в полевом госпитале с гнойной инфекцией из-за раздробленного бедра, а по возвращении домой основал сиротский приют. Его скулу украшал перламутровый, идеально расположенный шрам, шутил он так же искрометно, как Наташа, и, что особенно сильно раздражало, был прекрасно осведомлен о собственном обаянии. Но к Люциушу он относился с участием, отчего все становилось как-то еще хуже. Какие у него пациенты? Нужно ли им новое оборудование, чтобы восстанавливаться? Его приятель доктор Зауэр в своем учебнике пишет, что верховая езда – самый быстрый путь к восстановлению, после того как постельный режим можно отменить, – как кажется Люциушу?
