Он крикнул, но его зов заглушил свисток поезда. Он наступил в лужу, подвернул ногу, споткнулся, но не упал. Снова выкрикнул ее имя. Но она уже говорила с мужчиной, стоявшим в проеме открытой двери, и вдруг исчезла внутри. У Люциуша была лишь секунда, чтобы охватить взглядом эту боковую улочку, ящики и телеги, порванные навесы над лавочками, балконы с развешенным мокрым бельем. Потом мужчина оторвался от дверного проема и шагнул ему навстречу.
Белая рубашка, заплатки на локтях, потрепанная коричневая жилетка. Длинные, ухоженные усы, гладкий купол головы. Один глаз застывший, контуры радужки расплываются и тонут в молочно-белой мути. Незнакомый акцент.
– Что вам нужно?
Но Люциуш смотрел мимо него, на крыльцо.
Она стояла там, в безопасности, на третьей ступеньке, под фонарем, который отбрасывал ее тень на противоположную стену. Она сняла шаль, и влажные волосы завивались кольцами вокруг шеи. От блузки шел легкий пар, грудь вздымалась.
Теперь было понятно, почему он ошибся: эти высокие скулы, этот взгляд, этот рот.
Дождь стих, маленькая улочка начала оживать. Из окон потянуло чем-то жареным. Что-то выкрикивал голос на незнакомом языке. Он снова взглянул на молодую женщину, которая встала между двумя перекрученными кариатидами, охранявшими вход. Она подняла руку, чтобы зачесать назад волосы, лента скользнула по запястью.
Всплыло воспоминание о той ночи, когда он гнался за Маргаретой, следуя за серой фигурой в тумане. Та молодая крестьянка с винтовкой в горной долине – как она что-то прокричала, подняла винтовку, прицелилась. Предостережение, подумал он. Которого он не послушался, снова погнавшись за призраком.
Его волосы прилипли к лицу, пальто намокло, он чувствовал, как дождь капает с затылка и стекает между лопатками.
– Простите, – пробормотал Люциуш, смущенный тем, как сильна была надежда. Он снова посмотрел на девушку; как ученый он понимал, что произошло – дождь, призрак, таинственная химия памяти, – так магический кристалл возникает из раствора, прежде чем снова исчезнуть в глубине.
Он слегка поклонился с тем почтительным видом, какой его учили принимать в детстве при знакомстве с новыми людьми. Учитывая обстоятельства, это выглядело нелепо. Но так было принято в их кругу, а он оставался сыном своей матери.
На этот раз Люциуш сам отправился к матери – с мрачным намерением завершить начатое ею.
Он застал ее на террасе за чтением отраслевого журнала Шахтерской ассоциации, который она аккуратно сложила, прежде чем отодвинуть на край стола. Казалось, она искренне ему рада. Как прекрасно, что он наконец решился, заметила она почти небрежно, словно им обоим было очевидно, что для этого просто должно было минуть некоторое время.
