Записка была послана с нарочным – маленьким человечком в ливрее и тирольской шляпе, из-под ленты которой расходились веером перья дрозда. Мать впервые писала ему в клинику. В записке не содержалось никакого объяснения.
– Ничего не случилось? – спросил Люциуш. В руках он держал большой шприц, которым откачивал кровь, медленно собиравшуюся вокруг легкого одного из пациентов.
Человечек покачал головой.
– Она предупредила, что вы можете задать такой вопрос. Нет, ничего не случилось. Мадам сказала, что просто по вам соскучилась.
Это было маловероятно, и мать знала, что он не поверит. Но таким образом она отрезала ему возможность отклонить приглашение.
Он не выходил из госпиталя уже две недели. На улицах растаял последний снег, между булыжниками мостовой проклюнулись побеги иван-чая и примулы. Небольшая колонна детей из Общества военных сирот маршировала по Гюртелю под аккомпанемент сурового барабанщика. Воздух был прохладным, порой дуновение приносило запах навоза от вереницы фиакров, праздно стоящих в ожидании пассажиров.
Когда он пришел, мать сидела одна за длинным обеденным столом, который семейство привезло с собой при переезде в Вену. На ней было плиссированное платье из бледно-голубого шелка. Шея обмотана жемчужным ожерельем в несколько рядов, на руках витые серебряные браслеты. Она не решилась бы выйти из дому в таком виде: среди толп, одетых в обноски, наряд выглядел бы непатриотично. Осанка воинственная, волосы скручены в тугой узел.
Угол стола был уютно накрыт на двоих, тот самый угол, на котором влюбленный ягеллонский принц вырезал инициалы своей возлюбленной, – так любила хвастаться мать, хотя вся семья знала, что это сделал старший брат Люциуша, Владислав.
Он поцеловал ей руку.
– А отец?
– На охоте, с Касиновским.
Герцогом Бельско-Бялским и Катовицким.
– Это тот, слепой?
– Не совсем слепой, Люциуш.
– Мама не боится, что он случайно пристрелит отца?
Она улыбнулась, показав безупречные зубы. Самый короткий путь к ее сердцу лежал через насмешки над другими аристократическими семьями.
– Нет, если только нам не придется вешать на стену его голову, – сказала она. – После этих зебу у нас совсем не осталось места. – И она кивнула на прилегающую террасу, где красовались ряды трофеев.
– Это ибексы, мама.
– Конечно. – Она дотронулась до виска. – Мой ученый сын. – Она опустила руку. – Ты, должно быть, страшно голоден, вас же там кормят помоями. Приступим?
Они сели. Спиной он опирался на атласную подушку, эта деталь не ускользнула от его внимания – обычно мать хвалила кресла, украшенные резными розочками в стиле рококо, за то, что они не дают гостям устроиться слишком удобно и остаться слишком надолго.
