Холодная вода лизнула ступни. Маргарета смотрела на него с улыбкой. Он старался выглядеть скромно, не ожидал, что окажется таким обнаженным перед ней.
– Боитесь! – засмеялась она.
– Не боюсь. Холодно.
– Уже июнь!
– Ранний июнь. Очень ранний июнь, – сказал он.
– Тянете время. – Она одним движением отплыла от него – на спине, над водой мелькнула грудь. – Если не идете, надо, наверное, собираться обратно.
Подожди! – хотел он крикнуть ей. Не холодная вода останавливала его. Она отплыла еще дальше – всего несколько гребков, но было видно, что плавает она отлично. Вот и еще одна подробность, тайна той жизни, о которой она молчит.
Он нырнул. Ледяной холод обжег кожу, но он не поднимался на поверхность, наслаждаясь этим всеохватным ощущением и быстро передвигаясь вперед по-лягушачьи, пока хватало воздуха. Он вынырнул, отплевываясь. Солнечный свет рябил, проходя сквозь пространство, затененное ветками ольхи, в водовороте кружился древесный пушок. Она подплыла к нему. Он почувствовал ее пальцы на своем плече. Его ступни зарылись в гальку на речном дне; она держалась на воде.
– Тут слишком глубоко, я не достаю до дна, – сказала она, и он почувствовал, как ее ноги обвивают его спину.
От холодной воды кожа у нее натянулась и покрылась мурашками; его руки были так холодны, что казались чужими.
– Пошли, – сказала она, поцеловав его. – У вас уже все губы синие. На берегу тепло.
Они лежали на одеялах в высокой траве под укрытием ивы, загороженные колышущимися рядами горчичных побегов.
На суше их охватило внезапное смущение. Он не знал, что сказать, и ему пришло в голову, что он никогда не видел обнаженную женщину, кроме как в анатомическом театре, но решил, что этим открытием лучше не делиться. Подул ветер; он задрожал от холода, подумал, не попросить ли рубашку. Земля, против их ожиданий, была жесткая, армейское одеяло кусалось. Пролетело облачко сосновой пыльцы, и он расчихался. Рядом раздалось шуршание, он насторожился, но это был всего лишь воробей. Невидимая мошка украсила их шеи вампирскими розовыми волдырями.
Сначала это их беспокоило, потом не очень.
Они обнаружили, что откатились далеко от одеяла, и, смеясь, подползли обратно. Она завернулась во второе одеяло и вытащила припасенный хлеб. Ломоть крошился, она ножом размазала по хлебу собранную смородину, откусила, еще раз откусила, передала ему. Ее руки, несмотря на купание, по-прежнему пахли почвой и грибами. Ни один из них ничего не сказал.
