Она почувствовала его неуверенность.
– Я знаю, что делаю, – сказала она и села.
Рука ее покоилась на его груди, как будто удерживая его, не давая сбежать. Потом, осторожно, она расстегнула пуговицы своей пижамы, выскользнула из нее. Поднялось одеяло. Он почувствовал ее плечи, прохладные, гладкие, ее спину, талию. Он снова произнес ее имя. Она ответила:
– Люциуш, цыц.
Проснувшись поздним утром, он обнаружил, что ее нет рядом.
Он машинально коснулся того места возле себя, где она вчера заснула. Пусто; и, кроме смятой простыни, ничто не напоминает о случившемся. Над ним, на кровати, ее пижама аккуратно сложена возле подушки, постель тщательно заправлена.
На дальней стене маячил квадрат солнечного света; в комнате уже было тепло. Он взглянул на свои часы: почти десять; потер глаза. Впервые после появления Хорста ему удалось нормально выспаться.
Он уже скучал по ней. Она была в нефе со Жмудовским и успела осмотреть нескольких пациентов, появившихся там за время ее болезни, перевязать пару ран и начать подготовку к ампутации руки, которая за ночь пришла в гангренозное состояние. Все та же прежняя опрятная сестра милосердия – если бы только не эта новая худоба, не затягивающийся шрам на щеке.
Он медленно приблизился, не зная, как обращаться к ней, что сказать. Она, конечно, взяла инициативу на себя, как же иначе. Доктор, я надеюсь, хорошо выспался? Ей не хотелось его будить. Он готов начинать? При всем уважении, немного странно, что все так разленились за время ее отсутствия. Постели заправлены кое-как. И что, сержант Лукач перестал выполнять свои упражнения? И почему у Рота на ноге больше нет шины? Она нашла обертку от шоколадной конфеты в грязном белье. Это уже какая-то богадельня, пан доктор, при всем уважении.
– Конечно, дорогая сестра. – Он смотрел на нее с некоторым изумлением, немного возбужденный всем этим актерством. – Хочу напомнить, что я был занят другим пациентом.
Он искал в ее глазах какого-то намека, узнавания, но она уже отвернулась.
Начали с ампутаций. Венгр из Мункача, по документам – восемнадцать лет, но Люциуш подозревал, что он прибавил себе возраст, чтобы отправиться на фронт. Они удалили ему кисть незадолго до появления Хорста. Парень держался стоически, но этим утром вся рука тускло позеленела. Стоя у операционного стола в ожидании эфира, за которым отправился Жмудовский, Люциуш краем глаза наблюдал за Маргаретой, но ничего не видел – и на какое-то мгновение задумался, не оказалась ли прошлая ночь игрой его воображения. Или она спустилась к нему, когда все еще была в каком-то бреду, и теперь ничего не помнит…
