– Складная версия, – молвила Соня. – Но давайте как-то увяжем все это с тем, что вас уже два года, как вы сказали, хотят убить.
– Соня, уходите, – прервал ее Данилов и сел в кресло. – Уходите. Незачем вам в это лезть.
– Вас же убить могут.
– Могут. И пусть… надоело уже. Пусть приходят наконец. И убивают.
– Вы должны сходить в полицию. И… Арсению все рассказать. Вы говорили ему о покушениях?
– Ему – нет.
– Но почему?
– Я не знаю. Я боюсь, что у моих отца с матерью были тайны, которые они хотели похоронить с собой. В последние годы их затворничество, их нежелание принимать ничью помощь передалось и мне. Если я пойду в полицию, может… произойти что-то нехорошее. Все это не зря. Какая-то туча стоит надо мной. Сначала эта моя болезнь, лечебница в Швейцарии, о которой я едва помню, потом их странности. Они были у меня очень старыми… Может, это всего лишь маразм, но я не хочу, чтобы кто-то знал, стал жалеть, принялся распускать слухи.
Данилов перестал яриться, заговорил тихо и обреченно, словно между ним и Соней возникла доверительная связь, словно он бесконечно в ней нуждался, искал и нашел. Соня слушала, давя слезы, и в конце концов громко всхлипнула. Данилов вскинулся на нее, обнаружив ее участие, смутился, опустил глаза.
– Мне приятна ваша забота, Соня. Оказывается, бывают среди учениц те, кто еще способен на сочувствие. Но принять вашу помощь невозможно.
– А почему пристав приходил, когда родители… ваши умерли? – тихо спросила она.
– Засвидетельствовать смерть, конечно же.
– И все?
Этот вопрос заставил Григория Львовича вновь поднять на девушку взгляд. И в глазах его мелькнуло сначала сомнение, следом угнездилось раздумье. Он сидел и вспоминал.
– Не припомню ничего такого… Вам же в голову пришло, что их убили? Нет, папенька умер, потому что он уже был стар, не ходил. А маменька капель перебрала… но она тоже стара была, и… капель… – Голос Данилова задрожал и затих.
Минуту он сидел, глотая рыдания.
– Она это случайно, – вырвалось у него, – случайно! Рука, понимаете, неверная, глаза подслеповаты. Доктор сказал – все ее капли. Я сам видел, как она их принимала. Но не остановил… Не остановил!
Его взгляд остекленел, рот дрожал. Соня никогда прежде не видела такого страшного взгляда. Никогда прежде не видела учителя в таком состоянии. В него будто опять вселился незримый, временами овладевавший им демон. Он сорвался с кресла, схватил одну из рапир и принялся с рычанием наносить удары в исколотый диван, приговаривая сквозь зубы: «Не остановил! Не остановил!» Потом развернулся через плечо и проорал Соне с налитыми кровью глазами:
