Да и какой в этом был толк?
Ни Москвин, ни Громов, ни он сам не могли повляить на сложившуюся ситуацию.
— Так что будем делать, Филипп Иванович? — спросил Москвин, когда Голиков разрешил подчиненных быть свободными.
— Работать и думать! — с неожиданной резкостью ответил Голиков.
Понимая, что неофициальная часть кончилась, офицеры щелкнули каблуками и повернулись.
Не успели они дойти до двери, как Голиков, прекрасно понимавший, с какими чувствами покидали его кабинет сотрудники, сказал:
— Я думаю, что товарищ Сталин, как всегда прав…
Офицеры повернулись, и Москвин ответил:
— А мы никогда в этом, Филипп Иванович, и не сомневались!
Голиков кивнул и, оставшись один, снова потянулся к бутылке.
Вполне возможно, что в этот момент он подумал о том, что отныне на доклад к вождю надо ходить только с одной папкой.
Когда офицеры вышли из Управления, Москвин предложил:
— Давай пройдемся!
— С удовольствием, — кивнул Громов.
Москвин приказал шоферу его машины следовать за ними в пяти метрах и закурил.
Метров двадцать они шли молча.
Москвин сосердоточенно курил, а Громов, прекрасно догадываясь, о чем пойдет речь, ждал начало беседы.
Они давно работали вместе и научились понимать друг друга без слов.
Громов отвечал в отделе Москвина за работу с эмиграцией.
И работы у него все эти годы хватало.
Более того, в последние месяцы ее стало намного больше.
Русские эмигранты были рассеяны по всему миру, но сосредоточениия основной их массы было два — Европа и Дальний Восток.
Костяк собственно белой эмиграции в Европе составили участники новороссийской, крымской и дальневосточной эвакуаций, которых насчитывалосьо около полумиллиона человек.
Это были и солдаты белых армий, и беженцы.
Вместе с 700 тысяч русских, которые оказались за рубежами России по тем или иным причинам, и тех, кто бежал и нее уже при советской власти, за границей проживало около полутора миллионов эмигрантов.
Среди них были не только русские, но и армяне, грузины, украинцы, белруссы и представители других национальностей.
Собственно русских эмигрантов в 1922 году насчитывалось 863 тысячи.
Тех, кто бежал уже из СССР, нельзя было назвать белыми, поскольку они мало интересовались политикой и бежали от террора и ужасов советской экономики.
Через польскую границу уходили солдаты Махно и «зеленых» «батьков», украинские националисты.
Главный центр эмигрантской жизни был сначала в Берлине, потом в Париже.
Другими центрами были Белград, Варшава, Прага, Рига, София, Харбин и Шанхай.
