— Откуда ты, солдат, знаешь про контрабандистские деревушки? — осведомилась я.
— Я всего два года служу… Служил. И в службу-то я из-за Маннеке подался.
— Маннеке?
— Та девчонка из Ароса. А до того я с её отцом работал, товары кое-какие возил, на которые в Аросе пошлина больно высокая…
— И он тебе позволил жаться к своей дочке, зная, кто ты? — изумилась я.
— Почему нет-то? Его это вообще не волновало. А вот её саму и её мать — весьма. Как-то так.
— Ладно, допустим. А нагнать нас теперь могут?
— Могут. Но мы сойдём с тракта.
Я удивлённо посмотрела на него. Святоша… улыбался! Даже не губами, скорее глазами и очень сдержанно, но все же это была улыбка.
— Говорят, наироу нельзя доверять, — сказал он. — Но я рискну. По крайней мере, до Семихолмовья. Как тебя там… Эльн?
Я поморщилась:
— А как тебя — Анаки?
— Понял, — улыбка Святоши проступила ещё ясней. — Придумаю что-нибудь другое, значит.
Холодный ветерок, вызывающий мурашки по спине, пропитался терпким, как вино, запахом мокрых листьев. С навеса надо мной плавно тянулись серебряные нити; ливень…
Святоша держал ладонь под тёмной небесной водой, прислонившись спиной к бочке, на которой сидела я. Я видела, как разбиваются об его руку тяжёлые капли. Казалось, что на его ладонь с хрустальным звоном падают усталые звезды.
— Вот ты все это серьёзно?
— Да.
— Четыре года прошло, — сердясь, я произнесла слово «четыре» едва ли не по слогам.
— И что с того?
— Неужели тебе нравится чувствовать себя задолжавшим?
— Знаешь…
Святоша убрал руку под навес. Откуда-то справа донеслась крикливая женская брань, хлопнула дверь, выпустив в осеннюю сырость немного жёлтого лучинного света. Кто-то шмякнулся в грязь. Повозился, роняя хриплые ругательства, захлюпал ногами…
— Есть люди, которых я скорее убил бы, чем позволил себе остаться у них в долгу. Ты не в их числе.
— И как долго ты ещё будешь пытаться расплатиться? — я ткнула Святошу носком в бок. Чувствительно.
— Я не пытаюсь, — возразил он, потирая ушибленное место. — Меня это вовсе не тяготит.
— А если бы я все-таки потребовала от тебя выплаты? — съехидничала я. — Что бы ты мне предложил?
Святоша расхохотался, откинув голову. Глиняная трубка, висевшая у него на шее, весело трепыхалась в такт смеху.
— А ты попробуй, — посоветовал он, отсмеявшись. — Увидишь.
Я фыркнула и снова пнула его, ещё сильней, чем прежде.
— Больно надо.
С тех пор нам часто приходилось удирать от разъярённой стражи — контрабандистов вообще мало кто любит — но такого веселья мы больше ни разу не переживали.
