Напротив автобусной остановки — съезд на узкую, мощенную белым известняком дорогу, которая кружит между заборов и, миновав контору мелиоративной станции и склад, обрывается; дальше — лес, грунтовая дорога, местами топкая, а в основном песчанистая.
Когда машина запрыгала по камням, Топорков сбавил скорость, оттягивая встречу с тем местом. И чем ближе, тем сильнее сжимал он баранку, аж белели пальцы, невольно вдавливался в сиденье, в висках гулко застучало. Стало жарко, выступивший пот едко щипал глаза, но не было сил, чтобы оторвать руку и протереть их. Все, чем жил Топорков последний месяц, обрушилось на него, и он желал сейчас одного — спрятаться, забиться в какую-нибудь щель, переждать, прошмыгнуть незаметно мимо неотвратимого мостика; нестерпимо захотелось исчезнуть совсем, чтобы от памяти о нем не осталось следов, словно никогда не случалось этой беды.
Бабка Нюра колыхнулась, жадно уставилась на дорогу, тыкала пальцем вперед, линялые глазки зорко скосились на шофера:
— Во, во, тамоть и будет... Как же он так, сердешный, прыгнул-то, прям под колесо!
Оцепенение у Топоркова после этих слов враз прошло, будто свалилась с плеч непомерная тяжесть. Теперь ожило его сердце, и от острой боли в груди он застонал сквозь зубы. С непонятным наслаждением и злостью двинул он бабке в бок, та охнула и замолкла, облизывая губы.
Топорков тут же забыл о ней, навалился грудью на баранку, пристально всматривался в то место; вдоль дороги потянулся зеленый штакетник, огораживающий контору мелиоративной станции. Машину, как и тогда, отметил он, тряхнуло на двух колдобинах; к закрытой двери склада приткнута телега, под ней дремлет на разостланной телогрейке сторож, из-за угла выбежала рыжая дворняжка, замерла, тявкнула нерешительно, поглядела на сторожа. Тот нехотя поднял голову, признал таксомотор и лениво цыкнул на собаку. Дворняжка виновато заюлила хвостом, отвернулась, будто ей не было дела до того, что происходит на дороге, и легла, уткнув нос в лапы. Теперь небольшой бугор, и там, за ним — мостик. Машина осторожно, словно ей передалась боязнь Топоркова, сползала вниз. Передние колеса наехали на настил, громыхнули неприбитые бревна, и сквозь этот деревянный стук Топорков снова услышал удар кулаком по верху кабины. Он до отказа нажал ногой на газ — машина затряслась по настилу, преодолела мостик и пошла, набирая скорость. Хлестали ветви деревьев по переднему стеклу, бабка Нюра ухватилась за дверцу, то ли боясь, как бы она не открылась, то ли собираясь выпрыгнуть на ходу.
