От шороха и света проснулся Лешка Копытин, спросил сонным голосом:
— Чего шебаршишь в такую рань?
— Я... в райцентр, в больницу еду...
— Ага-а... — протянул Лешка, смежил веки, словно опять засыпая.
Спичка погасла. Димка в темноте пробрался к своей постели, стал одеваться.
Но не уснул Лешка, заворочался, под его телом заскрипела кровать. Он включил настольную лампу и пружинисто спрыгнул на пол, помахал руками, сгоняя остатки сна, зычно сказал:
— Братва, подъем!
— Что случилось? — из-под одеяла поинтересовался Женька. — Я же печенкой-селезенкой чую, что норму еще не выбрал, часа на полтора осталось...
А Иван сидел на кровати с закрытыми глазами, обхватив плечи руками и скрестив ноги.
— Братва, требуется экипировать Димку в дальнюю дорогу, аж до райцентра. Семьдесят пять километров зимой по степи — не шутка.
— Ничего мне не нужно! — запротестовал Димка Пирожков. — Я же в домике поеду, а там печка. Тепло, светло, и мухи не кусают, — через силу пошутил он, сам с ужасом думая, как бы заговорили ребята, догадайся они об истине.
— Отставить возражения! — скомандовал Лешка. — Из своих запасов выделяю меховую шапку, шарф и шерстяные носки, Любанька прислала, ох и теплые!
— Возьми мой свитер, — безучастно сказал Иван, по-прежнему не открывая глаз.
— Растревожили вы душу, растревожили!— с надрывом пропел Женька и решительно сбросил одеяло. — Так и быть. Жертвую для общего дела валенки, размер как раз подойдет, и... пару носовых платочков! Вдруг простынет наш ненаглядный Димка Пирожков и подхватит насморк. Стыд и срам будет всей нашей славной комнате, если в Денисовке, столице необъятного степного государства, посреди главного прошпекта, возле сверкающего огнями кинотеатра, недостижимого для удаленных простых смертных вроде нас, он засморкается, пардон, в кулак или, еще позорнее, заткнет одну ноздрю пальцем, а из другой выстрелит и попадет... Нет, дорогие товарищи, этого я не могу ему позволить!
— Ты свои платки сначала простирни, — меланхолично подал реплику Иван. — Анти-сани-тари-ия...
— Что за народ, что за народ! — завозмущался Женька, вставая с кровати и гибко потягиваясь. — Хочешь, как лучше, а не понимают, совсем не понимают души прекрасные порывы...
Потом они ели разогретые на электроплитке макароны с тушенкой — с ужина припасли, пили чай, а Димка Пирожков чуть ли не плакал от такого дружеского участия, ведь он для них — пацан, несмышленыш, они же — взрослые ребята, вместе армию отслужили. Лешка Копытин жениться успел, на днях Любанька приедет. «Ну что я для них, что?» — пытался он понять, не подозревая о сговоре ребят, узнавших от Аверычева о его безродительской доле и взявших под опеку, словно младшего братишку.
