Обертывались случайные слова Димки Пирожкова о своем якобы больном сердце настоящим обманом, который обязательно раскроется, не может не раскрыться, ведь легко провести дядю Мишу, Аверычева, но разве выкрутишься от приборов, они же безжалостно выявят ложь.
Загоревал, затосковал Димка Пирожков, направляясь с главным инженером в амбулаторию, еле ноги волочил, и не хочется ему идти, ой как не хочется, открыться бы Аверычеву, но стыдно сознаться в обмане.
А дядя Миша задумался над разобранным утюгом; бабка Маня, присевшая рядом на краешек табуретки, невесомо прислонилась к его плечу и беззвучно плакала, утирая слезы концом платка. Встревожил их нынешний обед, этот застенчивый паренек с давно не стриженной шевелюрой напомнил им о бездетной старости, когда одолевают беспокойные мысли и все чаще кажется — не впустую ли прожили они жизнь...
В амбулатории фельдшер Тоня выслушала рассказ Аверычева, заставила Димку раздеться, долго и тщательно стетоскопом выискивала какие-то шумы в сердце, измерила давление и успокоила главного инженера:
— Ничего тревожного не обнаруживается, но подождем, что покажет кардиограмма. Вы не беспокойтесь, я тоже завтра еду в райцентр, прослежу за обследованием...
Тоня счастливо улыбнулась, и засветились ее синие глаза. Пополнела она, округлилось лицо, и движения стали замедленными, плавными, словно боялась ненароком повредить новому человеку, ждущему своего скорого рождения.
Еще в поезде, спешащем в казахстанские степи, среди веселой, бесшабашной колготы, среди песен, звона гитар и, чего греха таить, алкогольных паров, приметил Димка Пирожков девушку — молчаливую, сторонящуюся всякой компании. Она часами стояла в коридоре вагона и смотрела в окно: тени от столбов, деревьев, станционных построек мелькали по ее застывшему лицу, будто отсчитывая расстояние, на которое бесповоротно отдалялась прежняя жизнь.
Опыт знакомства и общения с девушками у Димки Пирожкова равнялся нулю, и, хотя ему очень хотелось подойти к ней и заговорить, он не решился на такой отчаянный шаг. На станции Атбасар, после шума и гама встречи, после распределения групп по назначению, погрузившись с легким фанерным чемоданчиком и патефоном, купленным на подъемные по случаю отъезда на целину, Димка обнаружил, что девушка едет на этой же машине.
Он понимал всю безнадежность своего увлечения — ведь девушка старше его лет на пять, но ничего не мог поделать с собой. Димка чувствовал ее одиночество, ее большую беду, скрутившую и кинувшую в водоворот безоглядного переселения. Казалось, она не совсем соображала, почему очутилась здесь, на пыльном пути в неизвестность, на автомашине, битком набитой парнями и девчатами, а, когда кто-то заметил сурков, улепетывающих от дороги по норам, и, спрыгнув, все бросились за ними вдогонку, девушка осталась сидеть безучастно. Не побежал и Димка.
