— Господи, на студеном морозе в сапогах и телогреечке! Накось, сунь ноженьки в стариковы валенки да садись за стол!
Дядя Миша, пошептавшись с женой, ушел, а старушка достала ухватом из печки чугунок, поставила на стол, открыла крышку — поплыл такой аппетитный запах тушеной картошки с мясом, что Димка Пирожков, сглотнув голодную слюну, отвернулся.
— Ешь, ешь, миленький, не стесняйся, — пододвигая тарелку, упрашивала старушка. — В столовой так не сготовят, на плите разве сготовишь по-людски? В печке-то картошка потомится, потомится, аж пальчики оближешь.
Не устоял Димка Пирожков — никогда еще не едал он подобного варева. А старушка, подперев щеку ладонью, сидела напротив и жалостливо смотрела, как быстро опустошалась тарелка.
— Накось добавочку, — она опять доверху наполнила тарелку. — Нелегко без мамани-то? И голодный ходишь, и холодный... Горько одному-то на свете! Мишатка сказывал — детдомовский ты, где родители-то?
— На войне погибли, — ответил Димка, и ему расхотелось есть. Теплая грудь старика, на которой укрывался, участливые слова хозяйки, картошка-вкуснятина — все вызвало в душе горечь, ибо лишен был он радостей домашнего очага, родительской ласки, и не знал никогда. Он заторопился уходить, но старушка не пускала. Он вырвался из ее слабеньких рук и, столкнувшись в дверях с дядей Мишей и... Аверычевым, попятился.
— Куда летишь? — старик потянул паренька к столу. — Не доел, не согрелся, а уж востришь сбежать... Вместе пообедаем.
Главный инженер молча указал подбородком на табуретку, и Димка, не смея ослушаться, сел. Ели они сосредоточенно, потом пили топленое молоко. Димка тоже осушил большую кружку. Он напряженно ждал, что скажет главный инженер, неспроста ведь его привел старик.
Аверычев вскинул неулыбчатые глаза:
— Спасибо, баба Маня, за обед, — и надолго замолчал. Он сидел, широко расставив локти на столе и низко склонив голову, — под воротником рубашки, чуть ниже темной от загара шеи, виднелась полоска белой кожи. Старушка, убирая посуду, мимолетно пригладила Димкины вихры, и он вздрогнул; съежился под нечаянной лаской. Дядя Миша из-под лавки достал электрический утюг, виновато улыбнулся: «Соседка просила отремонтировать...» — словно извинился за неурочное дело в рабочее время; заколдовал отверткой над утюгом.
Медленно встал Аверычев, глядя в сторону, сказал:
— Шутить со здоровьем нельзя, Пирожков, беречься нужно, пригодится оно в жизни... Порешим так — сейчас топаем в амбулаторию, берем направление, а завтра в райцентр идет с транспортом Потапов. Поедешь с ним, пусть обследуют тебя, кардиограмму снимут, подлечат.
