«А что он сочиняет про меня? — мелькнуло у Морозова. — Или я слишком далек от него и ему нет дела до меня?»
Вернулся Хрыков. Он, видно, томился любопытством и с сознанием мысли, что он пострадал за общее дело, гордо сказал:
— Ну-ну! Как там?
— Не мешай, — ответили ему.
— А начиналось самое диковинное, — проговорил Кердода и, как опытный рассказчик, вдруг замолчал.
Его треугольное лисье лицо вдохновенно смотрело куда-то вверх. Он молчал, зная меру этому приему.
— Услышал Лебедь про душу, засмеялся и говорит: «Нету у меня никакой души».
«А что же у тебя есть?» — забеспокоился этот, неизвестно кто.
«У меня есть мечты и желания!»
Ну ладно, сорвали они последний болт, и осталось поднять крышку. Наш Лебедь уже видит червонцы в столбиках, разные деньги, франки, стакан жемчугу…
— Доллары, — вставил Хрыков.
— Драхмы! — отрезал Кердода. — Откуда взяться долларам? А греческая драхма вполне могла быть… Так слушайте. Лебеденко рванул железку. Внизу что-то как грохнет! А потом как завопят! Он сунул руку. Сунул еще глубже, обшарил — нету дна. Он залез головой в дыру. И видит — внизу ресторан, а на полу — люстра. А сокровища не видать. Он-то люстру сорвал.
Кердода оглядел своих слушателей и пожал плечами.
— Остальное мне неизвестно, — строго сказал он.
Никто не смеялся. Морозов тоже не понял Кердодовой аллегории, но он подождал, может быть, у кого-то и сыщется объяснение.
Пока он ждал, появился Лебеденко и доложил, что мотор лежит в вагонетке у проходчиков: напутали чертовы движенцы.
— Шарю там, шарю, — бригадир показал рукой, как он искал. — Вот дьявол!
— А там пустота, — тихо заметил Кердода.
И вдруг раздался хохот. Они смеялись, объединенные общим чувством кратковременной потехи перед трудным делом. Смеялись черные лица, сияли глаза и зубы. Засмеялся Лебеденко, не понимая, почему смеется.
— Габардиновый кос… кос… — заикался Хрыков и выпалил: — Габардиновый мотоцикл!
Через несколько минут началось передвижение всего забойного оборудования. Перемонтировали лемех, комбайн подняли на канате в западную нишу, переставили крепь и передвинули конвейер по всему фронту. Десятки тонн железа переместились. Веселость, с которой была начата работа, в конце концов была выдавлена жестокой усталостью. Рычала и опускалась серая утроба земли, заполняя освобожденное пустое пространство.
Морозов знал, что бригада справилась бы и без него, но без него, наверное, дело было бы сделано медленнее.
Он вернулся домой поздно. Вере звонить не стал. «Завтра», — подумал он. Сегодня с него было достаточно того, что она была где-то совсем близко.
