Я даже был как-то ободряюще пристыжен за себя, при гораздо меньших стеснениях природы поддающегося порой унынию и хандре. Буду рад навестить Вас сразу после праздников, которые буду проводить здесь, управляясь со своими садово-огородными заботами. Ваш А. Твардовский».
Примерно то же писал он и в следующем письме:
«Пахра, 28.XII.67. Дорогой Иван Сергеевич! Вашу «скоропись» я разбираю довольно свободно, так что пусть Вас и впредь не смущает изменение почерка. А письмо хорошее, — я рад, что Вы не теряете своей очаровательной способности смотреть на превратности жизни с неугасимым «почвенным» юмором.
Я почти уверен, что до Нового года сумею заглянуть на Ваш 10-й или 15-й этаж, но на всякий случай примите это мое поздравление с наступающим. Очень хочу поговорить с Вами неторопливо, по-деревенски, без поглядывания на часы.
Лидии Ивановне — мой поклон, все мои приветствуют ее и Вас и шлют добрые пожелания. Ваш А. Твардовский».
«...Пишу Вам эту беспредметную писульку просто так — напомнить Вам о себе и хоть отчасти восполнить упущенное перед Новым годом.
Будьте, дорогой Иван Сергеевич, не говорю — счастливы, — это дело не всегда доступное, — но будьте так же мудры и неподатливы унынию, как всегда. Обнимаю Вас. Лидии Ивановне мой низкий поклон. Ваш А. Твардовский».
С Твардовским меня связывала почти двадцатипятилетняя дружба. Мы встречались с ним в Смоленске, а в позднейшие годы — в Москве, Ленинграде и здесь у меня в Карачарове, куда Твардовский нередко наезжал работать. Мы проводили ночи у топившегося камелька за доброй беседой. По-видимому, Твардовскому было приятно общаться со мною. Я не мешал ему работать, и он чувствовал себя, как он не раз писал и говорил мне, спокойно и бодро. Часто читал он мне стихи, которые написал здесь, в Карачарове. Придет, бывало, ко мне, наденет очки и начинает читать, что удалось написать в тот день. В Карачарове он писал «За далью — даль», «Теркин на том свете» и кое-какие другие произведения. В маленьком письме, где Твардовский описывает свое сновидение, в котором он видел себя и меня в открытом снежном поле, как заночевали мы в соломенном стогу, — всего лучше отобразилось его доброе, дружественное отношение ко мне.
Твардовский много раз звал меня побывать на Смоленщине, в родных местах, но я так и не собрался: уже сдавало здоровье, гасло зрение.
«...Я все же собираюсь на днях поехать в Смоленск, уже собрался было выехать в субботу, но по разным обстоятельствам отложил дня на три. Видно, вы уже не сможете составить мне компанию, а м. б., сможете? Вот бы хорошо было, я бы Вас подождал — и катнули бы. Смотрите, как лучше. Если вдруг надумаете ехать со мной, давайте сразу знак!»
