Кущин видел все это и даже к чему-то прикасался, но все вокруг было помимо него, сам он не обитал тут, а как бы находился за пределом всего сущего — там, где настоящее, прошлое и будущее не имеет понятий, где начало сопряжено с концом.
Четыре шага от двери к стене, четыре шага от стены к двери. И так бесконечно, туда и обратно.
От частых поворотов у него закружилась голова, и он ощутил себя свободно парящим в пространстве. Попробовал вылететь прочь, нацелившись на крохотное зарешеченное окошко под самым потолком, но больно ударился о камень и упал на пол.
«Ходить надо медленнее, тогда не будет кружиться голова», — подумал про себя, но ясно услышал голос. Мысль его таинственным образом обрела звучание.
Не размыкая губ, он произнес мысленно: «Но ведь я летал, не касаясь тверди».
И снова услышал это со стороны, как бы произнесенное камнем.
Ужас охватил Кущина. Все, что ни возникало в его уставшем мозгу, все превращалось в звук, в какую-то бессмысленную какофонию.
Пространство разомкнулось перед ним, и он увидел древние секвойи на зеленых холмах, пальмы и воздух — прозрачный и голубой, перетекающий в золотые чаши.
В его каземат Оттуда, рожденный этим вот движением воздуха и прикосновением к золотым чашам, донесся единый звук, заглушая и запрещая все другие. Он был упругим и окатистым, определяющим время. Звук повторялся мягкими ударами в самом Кущине, и он, насчитав их шесть, понял, что слышит древние часы на колокольне Петропавловского собора.
Время, обретая привычное, возвращалось в мрачный каземат. И Кущин, осознавая это, все-таки уловил нечто неизведанное ранее: кто-то, легко разъяв камень, вошел к нему, вселяя в душу уверенность и твердость в сердце. Это была первая победа над самим собой из сонма предстоящих ему в будущем.
Кущин почувствовал себя изнуренным, но все-таки поднялся с колен и, шатаясь, пошел к двери, определяя круг своей жизни движением. Он снова был один на один с властью, на него негодующей, но с ним был и опыт этой ночи.
На колокольне пробило восемь. Он приветствовал сердцем эти удары, находя в них великую связь с миром.
Позднее Николай скажет:
— Мне донесли, что в его камере слышен бой часов Великого Петра?! Недопустимо! Пытайте тишиной!..
И Кущина переведут в еще более глухой и малый каземат, где ничто не нарушало глубокой тишины камня.
В девять дверь открылась. Пришел служитель. Принес два куска сахара, калач, жестяную кружку и чайник.
— Скажи, любезный, который час? — с удовольствием произнес Кущин.
