Неторопливо достал тетрадь — им самим изобретенный реестр, послюнил пальцы, открыл на нужной странице. Положив перед собою записку императора, взял перо и, склонив на плечо по-ученически голову, стал писать.
В первой графе реестра Сукин обозначил порядковый номер присланного по личному велению царя, и Кущин отметил, что счет этот завалил за четвертый десяток. Во второй графе комендант обозначил число и, сверившись с часами, проставил время.
— Садитесь, голубчик, — ласково сказал Сукин, давая понять, что церемония зачисления в реестр будет довольно долгой.
Это неофициальное стариковское «голубчик» не рассердило Кущина, а как-то даже развеселило.
— Благодарю, ваше превосходительство, я не совсем здоров... — улыбнулся Кущин.
— Да-да, голубчик! Садитесь. Какое тут здоровье... В ночь, в полно́чь на ногах, — как бы пожаловался и начал старательно, сверяя каждую букву, переписывать записку императора.
Писал он долго, тщательно и красиво выводя каждое слово, с безукоризненным наклоном и должным нажимом. Перо чуть-чуть поскрипывало, и ровно стучали в углу кабинета высокие напольные часы.
От этого скрипа и мерного стука боль в позвоночнике успокаивалась, и Кущина клонило ко сну.
— Любезный! — крикнул Сукин, кончив писать.
И это, слава богу, не относилось к арестованному. На пороге вырос дородный, в громадных усах, унтер.
— Позови-ка, любезный, начальника Алексеевского равелина штабс-капитана Трусова со смотрителем.
— Слушас! — гаркнул унтер и исчез.
Сукин аккуратно сложил записку царя вчетверо, покопался в карманах, изловил крохотный ключик на серебряной цепочке и открыл им шкатулку.
— Для истории, — объяснил Кущину, пряча сложенный листок, и вздохнул. — Ничем не могу помочь! Ничем! Вы, кажется, служили в кампании в седьмой артиллерийской роте Граббе-Горского?
— Совершенно верно, ваше превосходительство.
— Отчаянный этот поляк Горский! — сказал Сукин. — Подумать только, шесть генералов и два маршала армии Наполеона полегли от орудий вашей роты...
— Мы умели стрелять по врагу...
— Да-да, — перебил Сукин и вздохнул. — Он тоже тут.
— Кто?
— Ваш командир — губитель генералов Граббе-Горский...
— Как? — удивился Кущин.
Бывший его ротный меньше всего подходил к роли политического узника.
— Тут, тут. Первым взяли. Еще четырнадцатого декабря. Сперва его, потом Рылеева.
— Он же очень нездоров, да и года...
— Да-да-да, — закачал головою Сукин. — Помутился разумом...
Явился начальник Алексеевского равелина Трусов. Высокий, худой, с подвитыми черными усами, с бледным, замученным лицом и красными от бессонницы глазами.
