— Я понимаю, — сказала Антонина покорно.
И Стахов, чувствуя, что из этого поединка выходит победителем, чтобы как-то исправить только что им произнесенное, выпалил второпях:
— А завтра утром серьезно поговорим.
Она как бы не услышала этого, попросила:
— Ты позвони из аэропорта...
И снова растерявшись, Стахов соврал:
— Знаешь, в аэ ропорту что-то с телефонами-автоматами — не работают. — И уже торопясь: — Но я обязательно постараюсь связаться.
— Ты не зайдешь домой?
— Нет, что ты. Вот-вот придет рейс с востока. Успею ли?
— Чао! — сказала она и помахала варежкой.
Стахов бесцельно мотался по Крайску. Ехать к друзьям не хотелось, на душе было тоскливо и гадко. Поехал в аэропорт и еще часа полтора толкался меж пассажирами, словно бы поджидая кого-то.
«Наверняка кто-нибудь завтра сообщит Антонине, что я кого-то встречал», — подумал и вдруг осознал, что ради этого и приехал сюда. От этой мысли вовсе стало невыносимо, и он вышел на смотровую площадку аэровокзала. Смотрел, как тяжело взлетают самолеты, и слышал все возрастающую боль в сердце, свою беспомощность в этом мире, тоску по Алешке и еще что-то такое, что мешало ему сейчас жить.
Позвонил Антонине. Сказал, что автоматы не работают и звонит он из диспетчерской. С ревом низко над аэровокзалом прошел «ТУ-104», заглушая его голос. И Антонина сказала, что и диспетчерский телефон едва слышно.
— А я плачу, — сказала она.
— Почему?
— Так... И Алешу жалко.
Снова его пронзила жалость к ней; и он опять мямлил что-то совсем уже недостойное и глупое. А потом, леденея от подленького страха, выпалил:
— Ты завтра дома? Я хочу поговорить с тобой серьезно.
— Ах, ты решил не ночевать... — Голос ее вдруг стал колючим и неприятным. — Хорош! Хорош! В доме такое горе, а ты...
— Нам нужно объясниться, Тоня.
— Нашел подходящее время! — она заплакала.
Уже подъезжая к даче, Стахов вспомнил, что Антонина сменила замки.
В кухне одна из рам не была замазана. И он, вынув стекло, пролез в окошко.
В кабинете было тепло, за окнами долго и широко шумели сосны и шла метель.
«Наверное, аэропорт закрылся», — подумал Стахов.
Он сидел за столом, не зажигая света, слушал тишину своего дома, понимая одно — ничего не изменилось в его жизни.
«Ладно, — вздохнув, сказал себе, — попробуем работать», —и включил настольную лампу.
Рукопись лежала в среднем ящике стола, и он подумал, что следовало бы еще раз переписать главу о заключении Кущина в Петропавловскую крепость.
