Павлик пришел вчера пешком из Феодосии и понравился Марии Степановне. Он шел посмотреть на могилу Волошина, а оказалось, что еще жива его жена.
Какая удача!
— Вы говорите, что в Елабуге есть могила Цветаевой? Надгробная плита? А что там написано? Надо ехать... Написано на плите, что поэтесса? Ах, как жалко! Не надо так писать...
Все это говорил Павлик при нашем знакомстве.
А сейчас:
— Мария Степановна, Пэтэрбургх сейчас не тот...
— Ах, Павлик! Зачем вы так — Пэтэрбургх, — и погрозила пальчиком.
А Павлик продолжал:
— Надо снести все эти казармы... Оставить только центр, только Пэтэрбургх.
— Ах, Павлик!..
Мы прощаемся.
— Я буду рада, приходите. Я вас не держу... Нет-нет... До свидания... Ах, Павлик, куда же вы? Поговорим... Я же из-за вас отпустила их... Мне интересно...
На террасе Володя сказал:
— Странный молодой человек. Появился вчера и очень понравился Марии Степановне. У нее своеобразная реакция на людей. Однажды пришел вот такой же. Она спрашивает: «Вы кто?» — «Бог!» И, знаете, понравилось. Оставила ночевать, говорила не умолкая.
— Володя, идите к ним. А то этот молодой человек отрежет от Марии Степановны кусочек на память...
— Ну что вы, — серьезно ответил Володя.
Мы уходим. Встретимся ли еще раз в этом доме, в Коктебеле?
Цепь времени, связь времен...
А ночью кровоточащий «Ангел мщения», безъязыкий крик трав, полынный привкус костров, могильники безымянных племен...
Холодно и отчаянно стало на душе, как бывает, когда вдруг придет роковой миг познания, и радостно оттого, что понял, что это навсегда твое, так радостно, как бывает на высоте, над горной стремниной, над облаками, что медленно перетекают глубоко внизу, цепляясь за скалы, и так безотчетно захочется кинуться влет...
Работал до утра, и нет больше сил. Нет сил вообще... Надо уезжать.
Мусса так и не ответил. И Друг тоже не ответил, хотя с письмом послал ему последнюю книжку. Раньше он откликался почти на каждую публикацию. Звонил:
«Хочу поблагодарить, Друг, очень своевременно...» Или: «Прочел, Друг, с большим удовольствием. Спасибо...»
Сегодня я позвонил Феде.
— Приезжай, директор! Пожаришься на азиатском солнышке! Клубники завались, поешь от пуза! — кричал он в трубку. — Поедем к бабаям, будем сидеть на айванах, пить зеленый чай. Помнишь: «Я в чайхане тяну зеленый чай. Несу пиалу, затаив дыханье, к губам своим. Сегодня я — бабай! Простой бабай — удачливый дехканин!» Помнишь, директор?! Напишем книгу — «Коснись райхона». А Мусса... Что Мусса? Мусса ох как высоко попер... Он друзей не помнит: «Орлы, орлы, я вас не вижу, вы где-то там — внизу, внизу...» Зачем нам Мусса?! Обойдемся без него! Приезжай, директор.
