— Сегодня.
— И сразу ко мне? Вот молодец! Ну, как там? В Агадуе был?
— Нет. Меня телеграмма еще в Централе застала.
— Жаль, — сказал Алешка. — Может быть, что-нибудь и нашел бы в Агадуе. Правда?
— Конечно. Но ничего...
— Где мама? — спросил сын.
— Она тут. Сейчас к тебе придет. Я пропуск получил. Постоянный.
— Вот здорово! Пап, а пап?! Ты вот у Вовки телефон возьми, — сын кивнул на соседнюю койку.
Там лежал тощий узенький мальчик, блеклый и тихий. Белая челка над синеньким личиком, большие взрослые глаза. Стахов поглядел на мальчишку, и тот, чуть съежившись под взглядом, сказал:
— Здрасьте.
— Здравствуй, Вов, — сказал Стахов и улыбнулся ему, а сын шептал:
— Бабушке его позвони, расскажи, что видел его. Он волнуется...
Вовка, вероятно, расслышал Алешкин шепот и сказал, глубоко вздохнув:
— Пусть она мне машинку принесет. — Голос у него был тоненький и неприятный. — У меня есть, на трех колесах.
На соседних койках засмеялись.
— Вовк, почему на трех? — спросил кто-то.
Вовка опять вздохнул:
— Одно сломалось...
Ребята засмеялись.
— У него никого нету, — совсем тихо шептал Алешка. — Ни мамы, ни отца. Их прав лишили. Одна бабушка у него. Ты ей позвони.
— Позвоню. Какой ваш номер телефона? — спросил Стахов.
Вовка пошарил глазами по стенам, наморщил синий нос, и белая челочка козырьком наехала на глаза.
— А забыл, — вздохнул. — Совсем забыл.
— У сестры есть, — сказал Алешка.
— Ага! Есть! — обрадовался Вовка. — Она записывала.
— Что с ним? — спросил Стахов.
— Под машину попал. Шофера судить будут — пьяный. Семья у Вовки прощения просит. Чтобы не судили.
— Чья семья? — не понял Стахов.
— Шоферова. А у Вовки таз переломан и позвоночник напополам...
Вошла молоденькая сестра, присела на кровать, крайнюю от двери. Затормошила легонечно совсем крохотного мальчугана, шлепая его мягко по щекам:
— Завьялов! Завьялов! Проснись! Завьялов!..
Мальчонок тихонечко застонал.
— Завьялов! А ну-ка, Завьялов! Просыпаемся, Завьялов!
— Пап, ему всего четыре года и три месяца, — сказал Алешка. — У него какое-то осложнение. А какое — нам не говорят. Он после операции, под наркозом еще. И сестры, и врач все время над ним. Он ночью все кричал: «Помогите! Люди, помогите! Люди! Где вы?! Помогите...» Очень кричал...
Алешка рассказывал сопереживая, и Стахова охватил нервный озноб. Он оглядел палату, как будто бы только и увидел ее. Помещение с двумя окнами было тесно заставлено кроватями, и на каждой увидел Стахов бледные маленькие лица, гипсовые повязки, поднятые почти вертикально на тросах ноги, «самолетики» — висящие над грудью неподвижно белые куклы поломанных рук — и глаза, — почти все мальчишки с любопытством и завистью глядели на Стахова.
