Услышав при первых допросах от Рылеева имя Кущина, монарх задохнулся от волнения, ощущая уже не давнюю обиду, а настоящую ненависть к этому человеку.
Такого он не испытывал, пожалуй, даже к тем, что стояли у памятника Петру — единственному, кому он хотел подражать, — бессмысленно и бестолково выкрикивая: «Да здравствует Константин!»
И потом, после оговорки Рылеева, Николай каждого допрашиваемого подводил к вопросу, на который ждал и жаждал получить утвердительный ответ:
— А не был ли сочленом некто Кущин?
Он так и спрашивал: «некто Кущин».
И когда князь Трубецкой ответил: «Да...» — он готов был многое простить этому потерявшемуся и ничтожному в его глазах князю и даже в запальчивости пообещал ему что-то.
Потом, совершенно случайно, Кущина припомнил Бестужев.
Трех свидетельств было достаточно, чтобы произвести арест, но Николай не спешил.
Были арестованы все близкие друзья и знакомые Кущина, но Николай все еще оставлял его на свободе.
И только нынче распорядился взять.
В тот вечер Кущин был в доме вагонмейстера Соломки. Стоял в большой зале и что-то рассказывал о своих скитаниях по Сибири.
Вошел дворецкий и, обращаясь к хозяину, доложил:
— Фельдъегерь его императорского величества...
Соломка побледнел. Появление фельдъегеря в те дни не предвещало ничего хорошего.
— Господа, это за мной, — сказал Кущин, раскланиваясь. — Прощайте, господа. Надеюсь, что своим отъездом во дворец я не испорчу вам приятного вечера.
Фельдъегерь действительно прибыл за Кущиным.
Во дворце встретил генерал-адъютант Чернышов и потребовал сдать шпагу.
Давняя неприязнь к Чернышову вылилась неожиданно.
— Ваше превосходительство, — сказал Кущин, — а нет ли кого поблизости из боевых генералов? Кому бы я мог вручить свою шпагу, данную мне за храбрость на поле брани фельдмаршалом Михаилом Илларионовичем Кутузовым?
— Нет, полковник, — нашелся Чернышов, — этой чести вам не будет оказано.
Царь стоял, облокотясь на спинку кресла, лицом к двери. Все присутствующие тоже стояли, кроме генерал-адъютанта Левашова. Он сидел за столиком, на котором были чернильный прибор и стопка чистой бумаги.
Кущин не успел произнести положенного приветствия, Николай опередил его вопросом:
— А что, полковник, ты по-прежнему обедаешь в восемь утра?
В русской речи Николай никогда не употреблял местоимения «вы».
— Я своих привычек не меняю, государь, — ответил Кущин.
Генералы переглянулись, и Левашов, хотя и не понял смысла произнесенного, все-таки знаемо улыбнулся.
