Нет, надо наконец решать...
«Ты не виляй перед собой, — говорил в нем какой-то строгий голос. — Признайся честно, что нет в тебе того горячего, безумного чувства, какое было к Тане, сокурснице, расположения которой ты так и не завоевал, несмотря на все свое упорство...
Да, того пылкого, безумного нет. Это верно... Но Оля очень дорогой мне человек... А не преступно ли связывать свою жизнь с женщиной, которую не любишь пылко и самозабвенно, а любишь ровно и спокойно?..»
Глеб уже растопил печь и теперь ходил возле нее, то входя в круг, освещенный горящими дровами, то оказываясь в полумраке неосвещенной комнаты.
«Не преступно ли? — еще и еще спрашивал он себя. И после долгих раздумий приходил к выводу: — Нет, не преступно. Если думать не только о себе, но и о ней, об Оле. Разве это не прекрасно — дать радость другому?.. Да и кто знает, не влюбишься ли ты безумно, когда узнаешь Олечку получше, еще ближе?.. И вообще, противно, что ты все рассуждаешь, рассуждаешь... Лучше скажи себе честно и прямо — хочешь ты, чтоб Оля была сейчас здесь, с тобой? Хочешь? Да, я этого хочу... Так какого тогда черта!.. Становись утром на лыжи и дуй на станцию, посылай телеграмму!..»
На следующее же утро Глеб пошел на станцию, что километрах в трех от лесничества, и отправил длинную телеграмму в Небратск.
Теперь он будет каждое утро скоблить щеки безопасной бритвой, подметать веничком пол, застилать как следует свою большую «купеческую» кровать, вообще наводить порядок и ждать, ждаль...
Прошли сутки, смягчился мороз, небо укрылось клочковатыми белесыми тучами, и к вечеру пошел-повалил снег, не снег, а снежище. Он валил всю ночь, засыпал поляны, деревья, старый дом. А утром снова было солнечно, сине и воздух был такой, что казалось, пей его стаканами...
Глеб бежал по «большому кольцу», как называл он свою лыжню, которая начиналась у старого дома, тянулась вдоль просек, полян, по берегу реки, ныряла в овраги, взбиралась на холмы и опять возвращалась к крыльцу дома. Вечерело. Глеб пересек большую белую поляну, уперся в густой темно-синий бор со снежной проседью. В бору лыжня опять стала глубокой, хорошо накатанной, по сторонам возвышались могучие сосны. Порой с их веток срывался снег и падал тающим облаком вниз. И казалось, что не сосны это, а бородачи какие-то, бояре в дорогих шубах собрались и покуривают, пускают из трубок тяжелые падающие дымы.
Белка впереди перебежала лыжню и замерла у большой сосны. Глеб замедлил шаги. Дымчато-серая, хвост темный, пушистый, уши — огненные кисточки. Подпустила шага на четыре и только тогда испугалась, тревожно заурчала, зацокала, взлетела на сосну. Теперь маленькие, блестящие от живости бусинки смотрели на Глеба из-за ствола. Конечно, как бы говорил весь вид зверька, ты забавен, очень забавен, чудо-юдо на двух ногах, интересно на тебя смотреть, но эти палки в твоих лапах...
