— Сейчас пойдем на третий этаж. Там современное искусство Запада. Гоген и Ван-Гог.
...Рафинированный ценитель искусства, несколько апоплексический, восторженный и в то же время размеренно скупой в движениях ленинградец разглядывает пасторали Ватто. Он поворачивается на слова Францева:
— Я прошу прощения, молодые люди. Э-э-э... Ван-Гог жил в основном, главным образом, в предшествующем веке.
— Не имеет значения, — говорит Паша Францев, — он более современный, чем многие наши нынешние...
— Ну-с, если угодно... — Ценитель пожимает плечами.
Олег Холодов всё же отбился от магистрального хода бригады. И Олю увлек. Они стоят у часов с павлином. Оля всему рада подивиться.
— Вот смотри, — говорит она, — тогда ни станков не было, ничего, всё вручную, а какие красивые вещи делали. Вашему бы цеху такой заказ не выполнить...
— А Пашка сегодня не ночевал в общежитии, — говорит Холодов. — Только утром пришел... Давай лучше здесь походим. Он всё на третий этаж тянет, будто больше всех понимает. Я еще когда в ремесленном учился, карикатуры в стенгазету рисовал.
— Ой, что ты, надо всем вместе держаться! Когда много народу, каждый хоть что-нибудь скажет. Так интереснее, чем просто ходить и глазеть.
Францев уже ведет бригаду по третьему этажу. — Вот это, значит, Пикассо. Он голубя мира нарисовал... Великий художник.
— А чего тут великого-то? — Пушкарь сомневается. Он смотрит на картину, исполненную в манере кубизма. — Я бы таких красоток тоже мог намалевать, если бы время свободное было.
Бригада Пушкаря входит в зал, где развешаны полотна Матисса. Токари не прочь посмеяться над такой живописью, но безотчетно все притихли, потому что в зале действует непонятная и властная сила цвета.
Бригада молчит, одна Оля решается вслух сказать:
— А мне нравится. Смотрите, какой у него пиджак красный. Кажется, даже загореться может.
В это время Володя Рубин пристально и близко разглядывает Ренуаровы картины.
— Ну пошли, пошли дальше. — Францев всё куда-то торопится.
Дега́ нравится всем.
«Вечная весна», «Поэт и муза» Родена — эта тоже по душе токарям.
В раме большого окна — Дворцовая площадь. Можно отвернуться от полотен Гогена и смотреть в окно, и это тоже искусство.
Искусство действует на ребят. Они стали задумчивы, разбрелись по залам, не торопятся.
— Мне надо на тренировку, — Францев смотрит на часы, — иначе лодку займут до вечера. Вы тут теперь сами найдете выход.
— Ой, и мне тоже надо в гребной клуб! Ты на мотоцикле поедешь? — Оля смотрит на Францева просительно, будто даже с мольбой.
